Наступила зима 1271-1272

Темерия захвачена почти полностью, но в стране еще действуют силы сопротивления и подполье. Местные дворяне либо бежали, либо продолжают борьбу как партизаны, совсем как эльфы, с которыми раньше воевали. Некоторые присягнули нильфгаардцам и оставлены на своих местах. Так как короля, который мог бы присягнуть на верность, у Темерии нет, нужен наместник, который управлял бы страной. Нильфгаард рассматривает несколько кандидатов из местных, пока окончательное решение не принято, заинтересованные лица стараются выслужиться перед империей как только могут. В то же время устраиваются тайные сговоры, и поиски кого-то, кто мог бы иметь права на трон, если страну удастся отвоевать.

В Редании все больше и больше крепнет предубеждение к чародеям, разрастается церковь Вечного Огня. Начавшиеся убийства чародеев и знахарей не расследуются, списываются на проявления справедливого народного гнева. Если замешаны церковники, тем более не расследуются — “на все воля богов”. Но если чародей сопротивляется, это ставят ему в вину — если не покинул страну, то значит, он провоцирует и жаждет крови, потому что справедливые чувства народа надо понимать и уважать.
Растет недовольство по поводу королевы Адды. О Королеве-Стрыге ходят самые неприятные слухи, и часть из них, что касается ее прошлого, по большей части правдива. К тому же она все еще не произвела на свет наследника. Ее ребенок может претендовать на трон Редании и Темерии одновременно, но в то же время кто поручится, что он не унаследует проклятие его матери?

Капитул чародеев пытается доказать свою ни в чем не виновность и ни в чем не причастность. Они носом роют, чтоб только найти и отдать под суд чародеек из Ложи. Есть слухи, что кто-то из чародеек скрывается в Новиграде. Чародеи из Капитула вынуждены сотрудничать с церковниками и специально созданными для поимки чародеек Ложи отрядами наемников. Напряжение растет.

В Оксенфурте неспокойно. Все больше и больше студентов приходят на лекции одной из преподавательниц, выступающей против церкви Вечного Огня. Ее популярность растет, равно как и растет недовольство церковников, а вместе с ним - недовольство властей.

В Каэдвене король Хенсельт усиливает свою личную охрану. Уже несколько покушений на его жизнь закончились неудачей, но в очередной раз убийцам может и повезти, тем более смерти его хотят многие. Поскольку возможная смерть - не причина потерять всё, Хенсельт все еще ищет возможности завести своего наследника. Хенсельт не доверяет чародеям, но куда лояльнее относится к ним - здесь преступления против магов расследуются по все строгости закона, и поддерживается общий порядок, несмотря на возросшую околорелигиозную истерию. Детмольд приглядывает на переселившимися на территорию Каэдвена магами, которые вынуждены доказывать свою полезность и вести себя очень и очень тихо. 
Но, тем не менее, тот тут, то там на территории Северных королевств всплывают эвакуированные из Риссберга материалы и наработки.

Редания и Каэдвен готовят контрнаступление. Из задача сейчас - перекрыть поставки продовольствия для Нильфгаардцев, уничтожить их запасы, ослабить армию.
Ведутся активные переговоры с Махакамом - как со стороны Хенсельта, так и со стороны нильфгаардцев.  Краснолюды, фактически окруженные армией Нильфгаардской империи, пока сохраняют вооруженный нейтралитет.

Цири:
     -Сжечь! — повысив голос, отрезала Цири, и стукнула кулаком по ладони. — Там, внутри, я видела кости на земле, много костей. Не один человек там уснул вечным сном. Но вы ведь это и так знаете, правда?

     С грозным видом она шагнула в сторону бедняги-трактирщика, тот даже дернулся, будто пытался избежать удара, которого с ее стороны не последовало.

     Были бы у нее сейчас былые магические способности, она тут же излила бы всю свою ярость и весь огонь, пылавший в ее душе, на то треклятое дерево и трижды треклятый погреб.
[21 ноября, 1271] - По следу волка

Рыска:
  — Рыска, стервь желтоглазая, куда пирожки уперла, дрянь?! —  Стоявший на пороге пьяный мужчина, покачиваясь, подступил к её хлеву. — Я же тебя скотину, да за чубрину! — Кметка замерла, прикладывая к своим губам палец. Не стоило солтысу знать, что помимо его падчерицы на девичьем сеновале ещё и небезызвестный бард почивать изволил. — Выходь кому кажу, зараза, выходь, а ну быстро! — Громогласно икнув, несчастный тем самым потревожил покой ненавидящей алкогольный аромат Зосьи, отчего коза навострила рога, нацелившись аккурат в дверной проем.

   — Ой-ой… — выдавила Рыска, прекрасно помня все его нарекания, да сплошные обещания о том, что пустит он неверную, непослушную, да бодливую на праздничный стол очередного Йуле. Впрочем, сему поединку так и не суждено было войти в историю, а маэстро написать великолепную балладу о Зосье блистательной, тролля злобного победившей.
[7 сентября, 1269] — На стоге сена днём осенним

Лютик:
      Тем временем до спасительного выхода осталось всего ничего — один поворот, за которым, свернув налево, он мог ускользнуть через кухню; или же, повернув направо, отправиться через главный холл к центральному выходу, не задержись он на пару часов дольше, поддавшись на невербальный уговоры, оголённые плечики, вздымающиеся груди и раздвинутые ноги под томное «нет-нет, только не сейчас!», «никак нельзя!», «о нет, молю, уйдите!», «стойте!»
[октябрь, 1262] — Примерка платьев непростое дело...

Ричард:
      Ритм движений захватывал и пленял, разворачивающиеся перед внутренним взором перспективы вырисовывались перед мысленным взором такой же заманчивой и пленительной картиной, какой, вероятно, были маячившие на горизонте берега для кораблей первых людей, прибывших на этот континент. Шум, смех, гам, музыка. Музыка Ричарду нравилась особенно. Потому что хорошие музыканты встречались не чаще, чем хорошие девушки. Была в этом магия, какая-то особенная, совершенно не опасная, но тем не менее покоряющая, возвышающая, заставляющая забыть о том, кто ты есть на самом деле или кем ты должен быть по мнению других, и помнить лишь о том, кем ты быть хочешь и можешь. [5 мая, 1270] — Танцы до упаду

Эйра:
      В панику вплетались и иные эмоции. Ненависть, злость. Как ей хотелось разодрать ногтями поганую рожу чертова некроманта, оставить на нем сотни ядовитых язв, кровоточащих и сочащихся гноем, превратить в статуэтку, все еще чувствующую, понимающую, запертую в своей вони и гнили, поставить ее напротив зеркала, чтобы он целую вечность смотрел на то, во что превратился... [12 февраля, 1271] — Я стать бы могла твоей мертвой женой

Густаво:
      — Ыть, мужиков скока сгубили!, — Густаво поднял палец к небу, — И на меня, значится, наговаривают. Верно вама говорю, что от баб все беды. Сие ихняя природа, значится — страшатся этого самого. Ну этого. Потрахального общества, вота чего. Да я ж зазря не обвиню.
Опытный сельский бухарь обвел взглядом присутствующих, грозно сведя брови и всем своим видом показывая, что загадочный фатум и Предназначение возложили на него защиту родного села, где под каждой березкой во хмельку поспать он успел. И хоть те самые фатум и Предназначение о существовании Густаво в лучшем случае догадывались, мужик твердо для себя решил: дело пахнет писюнами и надобно свою гражданскую позицию проявить.
— Вот, значится, логитически мыслять надобно! Кого за волоса на срамном месте дернули? Мужика, хорошего мужика простецкого! Символа, значится, епохи! Вот и не стыдяся заявляю — кто супротив Ивека голосячил, от того добра и не жди. Кувалдо ентот вообще хракснолюд, пусть и работящий. Нет, милсдари, точно среди баб мехера завелася!

Вопрос границ

Риенс:
      Риенс с размаха засадил кулаком по столешнице и тут же коротко вскрикнул от боли, хватаясь за руку. Массивный стол, что вполне ожидаемо, не пострадал.
— С вами всё в порядке, господин?
Один из стражников, ошивавшихся у его кабинета, смотрел на него с удивлением из приоткрытой двери. Похоже, он стал свидетелем того, как шеф секретной службы подрался со столом и теперь признавал свою безоговорочную капитуляцию перед предметом мебели.
— Да!
Одно короткое слово, а по звуку будто треснул на реке зимний лёд.
Риенс растирал ушибленную руку.
— Прочь. Я хочу побыть один. Мне надо подумать.

[июль, 1273] — Unwanted Crown