[indent] Сегодня Люпин особо тщательно собирается перед тем, как отправиться в штаб-квартиру Ордена Феникса. Максимально удобная для пробежек по пересеченной местности одежда, несколько раз проверяет, ничего ли не забыл, хлопая себя по карманам потертой мантии. После чего трансгрессирует за несколько сотен метров до штаба, и оставшийся путь проходит пешком - необходимая мера предосторожности. Да и немного свежего воздуха для ясности мыслей в ответственный день тоже не помешают. Курс молодого бойца в исполнении Росса уже пройден (хотя Люпин все еще периодически бегает к Лорнеллу с просьбами обучить его тому или иному дуэльному приему), и парня уже допускают до заданий Ордена. Но сегодняшний штурм - определенно самая масштабная миссия, в которой Люпину приходилось участвовать. Никого из Мародеров на этом задании не будет, что только добавляет мероприятию серьезности и ответственности. Назвав пароль, Ремус проходит в дом как раз вовремя, потому что в кабинет, служащий местом для совещаний, уже потихоньку стягивается народ.
[indent] Люпин обменивается приветствием с Лонгботтомами и занимает место за спиной невысокого Мунгулуса Флетчера, откуда прекрасный обзор на дубовый стол, на котором разложена магическая карта местности, где им сегодня предстоит работать. Директор Хогвартса размеренно вышагивает вокруг стола и указывает то на одну точку, то на другую, а над картой на высоте нескольких сантиметров в воздухе плавают белые и черные шахматные фигуры, обозначающие участников сегодняшнего штурма. Люпин - ладья. Удивительно, что не пешка. Ну судя по тому, что самая младшая фигура досталась некоторым матерым орденцам, Дамблдор присвоил людям фигуры случайным образом. По ходу обсуждения операции время от времени возникают вопросы, и перед тем как задать свой, Рем едва сдерживается чтобы не поднять руку как на занятиях в школе. Инстинкт, вбитый за семь лет обучения, за несколько месяцев просто так не выветривается. Десять баллов Гриффиндору.
[indent] Ремусу сегодня предстоит быть в атакующем отряде Фрэнка. Марлин, которая сегодня будет вместе с Россом выполнять роль разведчика, высказывается против участия новичков в задании. От парня не ускользнуло отношение Маккиннон к новичкам. С одной стороны, Ремус не согласен с девушкой: не стоит недооценивать находчивость и способности молодого молодого поколения. У них еще не замылен взгляд, они еще помнят, почему пришли в Орден и не успели потерять себя в каждодневной борьбе с Пожирателями Смерти. Любой динамичной организации нужна свежая кровь, и Орден не должен быть скоплением старцев, воюющих по инерции. Судя по тому, как активно идет вербовка ровесников Ремуса в состав Пожирателей, даже люди "по ту сторону" это понимают. Но с другой стороны, вчерашний гриффиндорец понимает Марлин. И вполне возможно, что через какое-то время уже он будет смотреть на новобранцев как "лучше бы ты шел радоваться жизни вдали от всего этого". За прошедшие месяцы Люпин осознал, что он с друзьями несколько романтизировал борьбу на стороне добра. Война оказалась беспорядочной, жестокой, и люди как правило не получали то, что заслуживали.
[indent] Шумное обсуждение и жужжание голосов в кабинете сменяется напряженным молчаливым ожиданием по мере того как приближается время штурма одной из штаб-квартир Пожирателей. [float=left][/float]Рем обратил внимание, что у многих его собратьев по оружию есть свои маленькие ритуалы, которые они выполняют перед тем, как отправиться на задание. Кто-то выходит закурить трубку определенное количество раз за пару часов, кто-то садится медитировать в кресле перед камином, а некоторые бормочат себе под нос одну и ту же песню. Сам парень еще не выработал себе подобного обычая, но, будучи человеком привычки, понимает, что непременно выработает. Приходит время, и люди отправляться в шервудский лес. Маккиннон покинула штаб минут пять назад, Фрэнк - за пару минут до нее. Лорнелл и Люпин должны занять свои позиции следующими. Росс уже движется в стороны двери, когда его на полпути перехватывает Муди и Дамбдор и быстро командуют, что тот срочно нужен в другом месте. Очевидно, так, где все пошло не по плану. Маккиннон одну решют не оставлять, и не успевает Люпин оглянуться, как он уже в разведческой части отряда. С Марлин, которая не хочет иметь дело с кем-либо моложе лет эдак тридцати. Прекрасно, просто замечательно.
[indent] На обочине пыльной дороги Рем оказывается буквально через секунду. Чтобы не оставаться на виду, парень быстро юркает к деревянному забору, через который перекидывается накренившаяся старая лиственница. Он делает несколько шагов вперед, и глаза слепит люмос в исполнении Марлин. Конечно, она думает, что он по глупости перепутал отряды. - Лорнелла Дамблдор с Муди отправили на другое задание минуту назад. Там дела пошли не по плану, нужно было подкрепление, - Рем ловит обеспокоенный взгляд Маккиннон. Похоже, они думают сейчас об одном и том же: как Росса без объяснения приин швырнули куда-то в гущу совершенно другой, видимо, не очень удачной операции. Но сейчас не время мыслями быть в другом месте. - Отряд Фрэнка в курсе, меня перебросили к тебе.
[indent] По пустой дороге проносится магловский автомобиль, и водитель не обращает совершенно никакого внимания на два темных силуэта в тени у забора. Люпин бросает взгляд на здание на холме, где, по сведениям информатора Ордена, располагается логово Пожирателей. И было бы глупо просто брать и врываться туда с боевым кличем. Именно поэтому они с Марлин здесь. Здание скорее смахивает на заброшенное помещение магловской фабрики, чем на пристанище родовитых аристократов. - Выглядит не очень-то чистокровно, - пожимает плечами Люпин - я ожидал, знаешь, готический замок с горгульями. У здания нет окон с торцевой стороны - идеально для того, чтобы подобраться поближе незамеченными. Короткими перебежками и то и дело проверяя подозрительные участки на наличие ловушек, Маккиннон с Ремусом продвигаются вперед, пока не прижимаются спинами к кирпичной стене. - Идем? - спрашивает парень, выглядывая за угол и примечая входную дверь в паре метров от них. Но рядом и небольшое окно под потолком, какие обычно делают на кухнях и подсобных посещениях. Оставалось дождаться, каким путем опытный аврор Маккиннон решит пробраться в стан врага. Lady's choice.

Утро было тяжелым.. Вчера она полдня следила за студентом, выпившим самодельное зелье, очевидно, приготовленное неверно. Сегодня мадам Помфри обещала его выписать, об этом только и думала Эбигейл, пока ложилась спать, просыпалась, шла умываться.. Ей было все также трудно влиться в работу после стольких лет отсутствия в волшебном мире. Много чего изменилось, стало непонятным. Все ее школьные конспекты, которые Герда успела забрать из родительского дома, оказались уже почти бесполезными. А буквально на днях Эбигейл, встретив в коридоре профессора Зелий, стала упрашивать его дать ей дополнительный занятия, домашнее задание, уговаривала его даже за выполнение грязной работы, готова за это мыть котлы за студентами, но обновить знания ей точно-точно требуется. Он пока сказал, что подумает, но Эби не теряет надежды.
Не заметив, как собралась и оделась, как обычно, в первое попавшееся, она быстро глянула на часы и поняла, что снова сильно опаздывает и еле успеет позавтракать. Промчавшись несколько этажей их своей комнаты в Большой Зал, она все же успела быстро перекупить и, схватив пару булочек с собой, помчалась в больничное крыло, надеясь не встретиться с тем болтливым бедолагой.
Каждый день был одинаковым, и эта рутина не помогала влиться в жизнь с самого ее возращения. И она подумать не могла, что захочет обратно домой. И иногда даже скучать по бывшему жениху.. Но это были легкие слабости, которые всегда давили на нее в случае любой трудности жизни. С характером уже работать слишком поздно, поэтому она просто заедала все вкусными булочками и благославляла волшебный мир за "Сладкое королевство".
- Сегодня на 10 минут опоздала, быстрее чем обычно. - мадам Помфри заправляла колдовством постель за студентом, о котором так беспокоилась Герда всю ночь.
- Доброе утро. Я старалась, как могла, честно слово! - Эби с улыбкой встала рядом, облокотившись о тумбочку у кровати, - Как мистер Уолш? Мне удалось уснуть только в середине ночи, все никак не могла понять, где он допустил ошибку в том зелье.. - она повернулась спиной, заглядывая в окно впервые за день, там ярко светило солнце и прямо чувствовался холодный ветерок и шелест пожелтевших листьев в Запретном Лесу.
С тех пор, как вернулась, она до сих пор там не была, не с кем, да и студенты подумают еще чего. Как-то непривычно видеть себя в роли взрослого в этом месте. Все сразу рушится, весь авантюризм! А как же походы в Хогсмид с друзьями по средам, а эти вечера у камина в общей гостиной зимой после урока Гербологии. Только очутившись в Хогвартсе Эби поняла, что она очень скучала по всему этому и как зря она так надолго лишила себя этого счастья.
- Я могу сегодня заняться инвентаризацией, если нужно. - инициативность всегда наказуема, особенно с Мадам Помфри, но, как оказалось, не сегодня.
- Нет, мисс Турпин, еще рано, сегодня займемся уборкой, а после обеда можете идти, если не будет поступивших студентов. Сегодня, наверное, последний солнечный денек этой осенью, разделите эту радость с природой.. - она мечтательно улыбнулась и продолжила, - А пока начните с правой части крыла, здесь я уже начала.
Вообще Эби очень любила убираться, особенно без магии. Эта любовь к скляночкам, протирать очень аккуратно на каждом флакончике пыль, а потом идеально заправлять каждую кровать. Мадам Помфри всегда смешно фыркала, когда видела, как Эби не пользуется магией в таких случаях, но на самом деле это ее даже умиляло. Где же еще она могла найти столько внимательного помощника еще и перфекциониста?
Около часа к ним пришел очень странный гость. Это был Киран. С тех пор, как он впервые сюда заходил, они больше не особо то и общались. Пару раз пересекались в коридорах, особенно утром, когда Герда, сломя голову и толкая студентов, мчалась в Больничное крыло. Или в Большом Зале во время трапезы иногда могли обмолвиться парой будничных фраз, да и все. Эбигейл не была воодушевлена возобновлением их общения, потому что сразу подумала, какая огромная между ними пропасть. Они не общались уже больше 10 лет, тут только вспоминать далекое прошлое, когда они бегали во дворе будучи семилетками.
- Привет. Ты сейчас не занята? Не хочешь немного… прогуляться? - как же ему было неловко, он словно просил старшекурсницу пойти с ним на Святочный Бал.
- Привет, Киран! - она приветливо улыбнулась и сразу поняла, что тоже немного нервничает. Как-то все это странно, но, кажется, он все-таки ей немного симпатичен. Он такой же скромный, как и в детстве, только теперь такой взрослый, возмужавший. - Вообще, мадам Помфри очень воодушевилась сегодняшней погодой и обещала отпустить меня после обеда, поэтому я была вполне не против прогуляться по старым любимым местам. Представляешь, я до сих пор никуда не выходила! - и снова эта скромная улыбка.
Эби продолжила аккуратно застилать последнюю кровать в выделенном мадам Помфри ей правом крыле госпиталя и уже было подумала, что неловкая пауза слишком задержалась, как Киран спросил, как проходит ее день и сделал неловкий классический комплимент. Ну вот, снова будничная беседа. Если так и дальше пойдет, то нужно точно запастись в прогулку кислыми мармеладками, подумала Эби и ответила:
- Спасибо, ты тоже. Сегодня генеральная уборка, ничего необычного, а вот вчера было интересно, я всю ночь не спала, перебирала возможные варианты ошибки в зелье, в котором ошибся поступивший к нам студент! - с горящими глазами она довольно обернулась, закончив свою работу и нервно, по привычке, стряхнула несуществующую пыль со своей формы в виде белого фартука.
Это же совершенно не интересно, к чему вообще это говорить? Он ведь спросил, как день прошел, о чем вообще идет речь сейчас, Мерлин, что за волнения?.. - Эби убрала руки за спину и улыбнулась Кирану.
- Как твои дела? Я все до сих пор не могу привыкнуть к тому, что хоть кого-то знаю своего возраста здесь. Так странно. - Эби ступила вперед в сторону кабинета, - Погоди, я сейчас. - украдкой снова скромно улыбнулось Кирану и зашла за дверь, чтобы забрать свои вещи и сказать мадам Помфри, что уже все закончила и хочет уйти.

Чез и Фред узнали о том, что мамы не стало, только после Нового года. Неясно, не хотел ли отец портить им праздники или просто не мог справиться с эмоциями.
Жизнь начинается с любви и заканчивается смертью. И мальчикам, и отцу казалось, что их жизнь закончилась.  Все трое очень сильно отдалились друг от друга. Каждый искал забытье в чём-то своём. Отец — в работе и пабах, в которых проводил всё нерабочее время. Он спешно продал дом в Стейтсе и снял халупу на окраине Лондона. Фред — в своей факультетской жизни. Он оказался более приятным товарищем, чем его старший брат, и у него отбоя не было в друзьях и подружках. А Чез — в квиддиче.
***
Всё оставшееся время до выпуска из школы Чез с трудом общался с братом. Каждый раз его брала злость от того, как легко Фред переживает потерю мамы, стараясь общаться, смеяться, влюбляться. Пару раз он даже разбивал брату нос за то, что тот не уважает память Алисии. И сколько бы Фред не пытался ему доказать, что нужно жить дальше, и что мама бы не хотела видеть, как он замыкается и злиться на всех, Чез только больше огрызался на проявление доброты со стороны брата.
Отец так и не оправился от потери жены. Каждое лето, когда братья приезжали в квартиру Ричарда, он делал вид, что их не существует. А, может быть, и правда их не замечал. Может быть, они напоминали ему их мать? Кто знает.

Однажды кто-то великий высказался про жизнь и лимоны. Эта фраза стала настолько избитой, что тошнила буквально всех. Всех, кроме отца Чеза, который не уставал употреблять её, добавляя что-то про текилу и соль. Обычно это было в пьяном бреду, поэтому Чез мало обращал на это внимание.
Но сегодня он сидел перед n-дцатым по счёту котлом в кабинете Зельеварения после уроков, и из головы у него не вылезали эти чёртовы лимоны.
"Если жизнь даёт тебе лимон... Если лимон даёт жизнь... Если жизнь даёт соль и водку... Чёртов котёл, чёртово Зельеварение, чёртов Лонгботтом! Если жизнь даст мне ещё один лимон... тьфу, дерьмо, ещё один шанс, я ему ещё раз врежу, и посильнее!"

Чез покосился на кусок чёрной мантии с красной подкладкой в нескольких шагах от себя и глубоко вздохнул. Если он сейчас ещё что-нибудь сделает, декан вздёрнет его за большие пальцы в подземелье, как обещал. Котлы после такого – меньшее из зол. Декан, правда, обещал придумать ещё что-нибудь пострашнее, если Чеза не смутит опасность переломать все пальцы (за метлу, если что, и ногами держаться можно), но парень его уже не слушал, а ухмылялся, представляя разговор такого же содержания в башне Гриффиндора.

Если бы в мире магглов уже показывали по телевизору Симпсонов, то Чез, глядя на Барта, предпочёл бы написать триста строк "я не буду бить Арчибальда по лицу", держа за спиной скрещенные пальцы, чем драить котлы, которые не заканчиваются.
- Здесь пятый курс варил зелья или взвод авроров? – буркнул Митчелл и тут же прикусил язык. "Я это вслух сказал?"

Парень ещё раз посмотрел вглубь котелка, где ни в какую не желала отскребаться гарь, и в сотый раз вернулся к тому моменту, когда тринадцатая пятница свернула не туда.

А вообще с чего всё началось? Ах да, Лонгботтом зубоскалил весь день на занятиях, перешучивался там с кем-то, и при этом на Чеза посматривал, хмырь. А он что? Ну, встретил его в коридоре после занятий. Ну, слегка задел плечом. Слегка! Ну, поговорили на повышенных тонах. Ну, подумаешь, у парней кровь играет в жилах, переходный возраст, все дела... А, нет, это слова декана, когда он его выгораживал перед администрацией. Или не так всё было? Ч-чёрт, опять кровь пошла из носа, да что ж за напасть такая...

***

13.10.1967
16.15.
коридоры Хогвартса

"Они всё это специально придумали, специально, – размышлял Чез, выходя (а точнее, почти выбегая, но всё ещё сохраняя гордую неторопливость привилегированного факультета) из кабинета одним из первых. – Конкуренция, видите ли, на занятиях выше. А значит, и успеваемость". Кто "они", конечно, не уточнялось, но в силу юношеского максимализма в том, что курсы Слизерина и Гриффиндора занимаются дважды в неделю в одном помещении, виноваты вообще все, включая Годрика Гриффиндора и Салазара Слизерина.
Чез торопился не просто так. Он знал, что у Гриффиндора сейчас "окно" между занятиями, и все отправятся по своим делам, а верные поклонники красно-жёлтых (просто вырвиглазных) квиддичных свитеров не пройдут мимо возможности чуть-чуть полетать. Конечно, Чез не хотел попадаться всей команде, а потому решил, что если в пустынном коридоре ему пойдёт навстречу Лонгботтом не один, а с дружками, то просто пройдёт мимо. Ну а если...
А вот и он.
Один.

Митчелл напрягся внутри и превратился в сжатую пружину.
Он сделал вид, что не заметил Арчибальда, и просто шёл по корридору куда-то одному ему известно, куда. Но при пересечении траекторий двух разноцветных мантий жёстко съездил Лонгботтому плечом в плечо.
- От твоего котелка сегодня воняло дерьмом грифоньим, - как бы между делом уведомил гриффиндорца Митч, ухмыляясь Лонгботтому прямо в наглое голубоглазое лицо.

Уроженец Ирландии, сын двух волшебников. Отец его работал в малоизвестном ирландском издательстве: занимался чарами в техническом отделе и работал с печатными машинками. Мать хотела преподавать в школе историю или маггловедение, но не получила работу. Она зарабатывала няней и была жуткой сплетницей. Дома постоянно делилась с мужем невероятными слухами, верить в которые даже наполовину не стоило. Отец это не одобрял, порицал, порой - с применением физической силы. Благодаря этому примеру перед глазами для Ричарда добродетелями стали честность, справедливость и упрямые факты. В Хогвартсе он поступил на Рейвенкло и начал вести дневники, в которых конспектировал события или истории про своих друзей. Уже на втором курсе обучения в Хогвартсе эти дневники сформировали прообраз школьной газеты.
Сначала Ричард писал про своих товарищей, уроки и преподавателей в одиночку. Потом объёмы увеличились, выпуски требовали больше внимания, Ричард нашёл единомышленников. Правда, быстро понял, что Гриффиндорцы и Слизеринцы обычно слишком заблуждаются в своих убеждениях и относятся к материалам довольно предвзято, а потому в свою коллегию предпочёл набирать учащихся Хаффлпаффа и Рейвенкло. Большая часть преподавателей находила газету провокационной, называла её «угрозой подрыва устоев и традиций». И, хотя там не было скандалов, Ричард в силу инфантильности затрагивал действительно актуальные острые «наболевшие» темы. Газету хотели пресечь попечительским советом, хотя директор находил её забавной и сам почитывал. Его слово оказалось решающим: газете быть.
По окончании обучения Ричард пошёл работать в «Пророк». Там он встретил свою первую и единственную девушку. Правда, любовь к работе оказалась сильнее любви к девушке: когда мать Ричарда была жестоко убита (вероятно, первыми последователями Тома Риддла за распространения сомнительных слухов), тот ушёл в работу с головой. Девушка громко ушла от «трудоголика» искать своё счастье с кем-то другим. Скандал развернулся в стенах издательского дома Пророка. Кто-то даже решил посвятить Ричарду дурную статейку.  Мощный удар подкосил Харрисона. Он уволился, начал пить и долго не выходил на контакт с родными и знакомыми.
Из алкогольной зависимости Ричарда вытащил хороший друг, некогда коллега по школьной газете. Он лично обратился в Гринготтс и поручился за Ричарда, чтобы тому помогли с финансами для открытия своего издательства. «Рёв Мантикоры», похороненный в школьных стенах, возродился.
Всю жизнь Харрисон посвятил издательству, ставшему для него и домом, и семьёй. Одинок до сих пор и убеждён, что должен нести это бремя во имя справедливости и истины: слишком часто в его страницах бывает опасный и «нежелательный» материал, у Ричарда много врагов и недоброжелателей. Поэтому владелец Издательства отдалился даже от лучшего друга и боится сближаться с кем-либо, хотя ко всем сотрудникам своего дома относится действительно по-родному.
Именно Ричард Харрисон лично рассматривал статьи Хлои Ш. для публикации в юношеской колонке и первый узнал, кто скрывается под псевдонимом. Он тепло относится к Энид Лонгботтом. Возможно, даже теплее, чем сам себя убеждает. Стал своего рода новатором в мире Издательства: пустил в печать журналы с колдографиями. Придерживается жёсткого нейтралитета, с удовольствием пустит в печать статью на опасную тему, если та основывается на фактических показаниях, и точно не допустит в печать «жёлтую статью». Выпускным факультетам уделяет меньше внимания, чем раньше. В последнее время проводит в Издательстве политику, направленную на поощрение молодых и инициативных, понимая, что кому-то из них придётся однажды доверить самое родное, что у него есть.

Семья Фредерика не числится в священных 28: мол, вроде как кто-то был где-то замечен в каких-то сомнительных связях. Но насчёт самого Фреда можете не сомневаться, в его прямому роду минимум поколений 20 не было магглов – он гордится своей родословной и обязательно расскажет вам при любом удобном или неудобном случае. Даже альбом покажет. И хотя живёт он сейчас один, в его сердце с ним всегда его чудесная мать, заветы которой для него практически священны: не пить, вести себя прилично, по грязнокровкам не таскаться и питаться правильно. Он бы и жил до сих пор с ней, если б у той не появился новый муженёк (прежний давно скончался). Увы. Приходится жить самостоятельно. К счастью, мать проспонсировала Фредерику чудесные апартаменты с видами на Косой и Лютный переулки – прямо на перекрёстке! Да Фред и сам не промах – у него буквально нюх на лёгкие деньги и сама Фортуна ему всегда улыбается: многие уже боятся принимать его космические ставки в Квиддиче, потому что они играют! Он участвовал в нескольких аферах, связанных с контрабандой запчастей и редких пород древесины для продавцов и мастеров изготовления мётел, и участвовал в уличных дуэлях (несмотря на его комплекцию и кажущуюся неуклюжесть он невероятно хорош и устойчив в поединках!). Словом, Стомп - мастер на все руки и в деньгах не нуждается. Но своё призвание он видит в нумерологии, чтении движения звёзд и составлении гороскопов. Собственно, в «Рёв Мантикоры» его взяли благодаря этому – бесспорно – таланту.
Нельзя сказать, что он фанатик Тёмного Лорда, но его идеи Фредерик полностью поддерживает, хотя в нелегальных стычках старается не участвовать: мама говорит, это очень вредно. И хотя Фред довольно харизматичен и многих способен покорить своим чувством юмора, он одинок. К сожалению, мать до сих пор не одобрила ни одной его пассии. Как ни противоречиво, мать Фреда всё ждёт внуков. А чистокровные претендентки не бесконечны! Фред даже присматривался к Синтии, своей коллеге, довольно близко с ней общался, но принципами – своими и своей матери – поступиться не смог. Да и разные они с Синтией, но хоть друзьями остались. Словом, Фредерик в последнее время начинает хандрить и всё чаще подумывает об активном участии в боевых действиях, коих сам он не боится – сам он вообще-то довольно безбашенный, только мама да состояние здоровья его ограничивают. Зато гороскоп говорит, что скоро удача и на личном фронте улыбнётся!
Стоит отметить, что Фред очень вежлив. С женщинами находит общий язык намного проще и быстрее, чем с мужчинами, потому что не умеет вовремя проявить жёсткий характер. Очень избирателен в пропитании (а так и не скажешь). Диабетик. Пробовал маггловскую дурь и до сих пор любит успокоить себе нервишки этим «волшебным» способом. В «Рёве Мантикоры» ведёт колонки о питании и гороскопе, с коллегами ладит превосходно. В рамках «Мантикоры» соблюдает нейтралитет, как того требует начальник, свои взгляды с коллегами не обсуждает.

Полукровка, дочь зельевара и обычного фотографа (кто мать, кто отец – решать вам). Рационалистка, насколько только волшебник может быть рациональным. В школе предпочитала естественные дисциплины – зельеварение, травологию, уход за магическими существами. Неплохо играла в Квиддич, но всё же игра эта слишком агрессивна, чтобы связывать с ней свою карьеру. Поэтому после Хогвартса какое-то время Синтия работала Мунго, но и там не нашла в этом своего призвания: помогать людям часто в ущерб самой себе, без выходных, постоянно под стрессом – для неё это оказалось невозможно. Попробовала поработать в лавке зелий, стажировалась в Министерстве Магии – ни зелья, ни магические существа в итоге не дали ей почувствовать собственное призвание.
Около года она не работала вовсе, хандрила, ходила к психологу в мире магглов, но так как не могла раскрыть ему всех тонкостей своих проблем – по объективным причинам – в итоге бросила психолога и начала подрабатывать в кофейне на Косой аллее, чтобы хоть как-то зарабатывать. Однажды в пабе появился Фредерик Стомп – на вид ему тогда нельзя было дать никакого определённого возраста, документов с собой никаких не было. А ведь алкоголь покупал! Синтия не хотела продавать, но тот убедил: «посчитаю тебе судьбу по дате рождения, а ты мне – сделаешь одолжение и поверишь в совершеннолетие». К счастью, Стомп не был тайным покупателем: Синтия согласилась. И узнала, что ей предстояло стать одной из основоположниц совершенно новой сферы в мире волшебников, связывающей деятельность её родителей.
В самом деле. Она, конечно, фотографировала что-то, но плёнку просто так расходовать не хотелось, профессионально она раньше этим не занималась. Но Синтия создала упрощённую и доступную рецептуру зелья, с помощью которого участники фотографий оживали. Так она положила начало новой (ранее едва ли известной) сфере деятельности волшебников. Конечно, не сразу эта рецептура стала пользоваться популярностью, но её движущимся фотографиям по такой цене быстро нашли применение в Издательстве «Рёв Мантикоры» - и совсем скоро рецепт начал приносить невероятный доход – всем нравились движущиеся фотографии по дешёвке. Синтия разбогатела очень быстро. Рецептура заинтересовала многие издательства, лавки зелий, частных зельеваров и просто семей, которым хотелось такие фото.
Со временем и практикой навыки фотографии тоже улучшились. И, хотя Синтия не чувствует большого удовольствия от этого занятия, оно как бы и не «в напряг». Но волшебница подумывала о смене рода деятельности. Останавливали только хорошие отношения с начальником и отсутствие других конкретных вариантов.
На личном фронте Синтия тоже не слишком успешна, хотя в школе пользовалась популярностью. Возможно, дело в эгоизме. Или все парни – просто те ещё кретины. Она пыталась построить отношения с Фредериком Стомпом, но тот оказался слишком незрелым и несамостоятельным. Назревала интрижка с другим коллегой – Маркусом, но тот не был готов к серьёзным отношениям. А в итоге осталась Синтия в рождественскую ночь 1977го без мужчины и… беременная. Затем – декретный отпуск, рождение ребёнка. К счастью, Синтия обзавелась приличными накоплениями за счёт своего зелья, так что проблем не было. А дальше она решила посвятить себя своему чаду.

Чистокровный волшебник, родился в Америке (сын американца и британки). Отец был преступником в магической части Штатов. Его судили и отправили за решётку, когда Маркусу было около 5 лет. Матери было тяжело воспитывать его самостоятельно, да и вообще она хотела гулять и развлекаться, так что сбагрила сына своим родителям в Лондон, а сама отправилась путешествовать. Впрочем, Маркусу понравились его бабушка и дедушка Роули (Маркус приходится кузеном Торфинну Роули), ладили они отлично. Его баловали, водили знакомить с представителями других чистокровных семей, а Клайв был очень общительным малым. Впитал с кашами бабушки идеи о чистоте крови, но насилие и жестокость рядом с этими идеями не стояли. Маркус наоборот всегда был доброжелательным и светлым (иногда даже слишком),  ведь такой он помнил свою маму, которая, правда, почти не приезжала его навестить. Но для Маркуса это было чем-то само собой разумеющимся, никаких психологических травм. У него было счастливое детство, много любимых игрушек и питомцев. Он был настоящим исследователем во дворе дома и даже подружился с гномами, которых бабушка почему-то называла вредителями. Мир казался ему полным чудес, а Хогвартс его в этом только убедил.
Ему нравилось учиться и узнавать новое, неизведанное. Хотя, конечно, сочинения и эссе он недолюбливал, как любой нормальный человек. Играл в квиддич, пел в хоре и был старостой факультета, преуспел в освоении бытовых и защитных чар, трансфигурации и уходе за магическими существами. Поддерживал творческую деятельность и был любимчиком многих преподавателей, хотя друзей на своём факультете ему найти было непросто. Часто общался с представителями других факультетов и вообще был довольно открыт. Постоять за себя он научился быстро, хотя любых конфликтных ситуаций старается избегать, пацифист по натуре. Немного страдает нарциссизмом, любит ухаживать за девушками, пока не чувствует, что покорил дамское сердце, затем резко теряет интерес, чего сам стыдится и не знает, как с этим бороться.
Осуждает Пожирателей смерти и Орден Феникса, считая бессмысленными эти конфликты. Маркус так не способен принять это противодействие и бесполезные убийства, что увлёкся генетикой, чтобы написать труд об изолированном стабильном чистокровном обществе и с его помощью положить конец кровопролитию. Грезит мечтой о стране волшебников, в которой все были бы чистокровны. Сквиббов и магглов считает неполноценными. Ставит генетические эксперименты, чтобы вывести ген «волшебника», конечно, пока неудачно – нет достаточных знаний и подходящего оборудования. Дальше исследования собственной крови дело особо не заходило. Хочет накопить средств и спонсировать подобные исследования. На жизнь зарабатывает в Издательстве «Рёв Мантикоры», где никто не навязывает никому своих политических взглядов, а коллектив работает как часы. Считает СМИ серьёзным оружием для внедрения идей в массы, хочет однажды стать преемником Ричарда.

Вы, конечно, не так себе представляли техномага?
Светлана родилась в Оренбурге, в семье двух профессоров гуманитарных дисциплин, любознательная и талантливая. Она быстро научилась и грамоте, и счёту, читала много книг и, к удивлению родителей, очень быстро и легко усваивала информацию. Растёт новый профессор? Куда там: девочка стала колдуньей.
Она получила приглашение в Колдовстворец и бросила обычную школу, в которой и так слишком легко осваивала программу. Родители, конечно, сначала не хотели отпускать ребёнка невесть куда. Но в Колдовстворце понимают опасения родителей, незнакомых с магическим миром: один из преподавателей лично продемонстрировал, что магия реальна, рассказал им об образовательной программе, ответил на все вопросы и позволил Светлане первые несколько учебных дней по вечерам общаться с её родителями напрямую: школьный завуч «телепортировал» (в разделе Техномагии учат именно телепортации, а не трансгрессии) Светлану домой и обратно. Такой подход на памяти Светланы был ко всем детям, рождённым в семьях не-магов. Все понимали, что магглорожденным адаптироваться в мире колдовства намного сложнее, а потому успехи таких тут ценятся на порядок выше. Можно сказать, Светлана гордилась тем, что её родители не волшебники, ведь ей это не помешало впоследствии стать одной из лучших выпускниц Колдовстворца.
Светлана быстро схватывала, хотя по началу незнакомый мир пугал. Необщительная и скромная девочка многим казалась нелюдимой, хотя и примерной, вежливой. Хорошая память и чувствительное восприятие письменной информации, а также некоторые особенности характера стали основными причинами выбора молодой, но весьма специфичной, сложной специальности - техномагии. Здесь Светлану обучили редким навыкам: мерцанию и мерцающему шагу (начальный уровень телепортации: перемещение себя или предмета на видимые дистанции), считыванию (быстрому усвоению информации, определению принадлежности вещей и их поиску, если на те не наложены чары), технопатии (способности «чувствовать» механизмы и быстро их восстанавливать и/или перенастраивать, даже частично управлять ими), иллюминации и визуализации (элементарное управление излучениями и создание «миражей»), резонансам (многократному усилению совместного наложения чар иными лицами) и прочему. Повышение уровня владения способностями возможно было бы при продолжении обучения после школы или простой практикой. Но с продолжением обучения не вышло – Светлана влюбилась в колдуна-знахаря, который решил строить свою карьеру в Европе: там, мол, целителей ценят сильнее, особенно - талантливых. Он отправился в Лондон и позвал Светлану за собой. И она отправилась в Лондон, несмотря на уговоры родных и близких, кончившиеся громкой ссорой. И, хотя в Лондоне жила она среди магглов, быстро устроилась работать в магическое издательство «Рёв Мантикоры», в технический отдел. Благодаря своим навыкам она быстро заменила троих халтурщиков, у которых не получалось работать с зачарованными типографскими станками, автоматическим освещением и камерой фоторепортёра. Со Светланой печать не вставала: она всегда слышала, чего не хватает машинам, и быстро справлялась с любыми неполадками.
С коллегами она почти не общалась, Света в принципе довольно асоциальна и приходила в Издательство только в случае необходимости. Правда, в 1979 году молодой человек Светланы скончался при малоизвестных обстоятельствах: вроде как его постигло какое-то проклятье, но подробностей в Мунго ей так и не рассказали. Теперь Светлана чувствует себя в этом большом городе не просто уединённо, а по-настоящему одиноко. Но возвращаться на родину не позволяет гордость.

Лора родилась второй в семье двух простоватых волшебников в Йоркшире, где те работали продавцами мётел и прочего спорт-инвентаря. Те были очень скромными и непритязательными, амбициями в семье Филчей не пахло (Элеонора – племянница известного нам Аргуса Филча). Тем сильнее было желание пойти наперекор судьбе у юной волшебницы. Элеонора – бунтарь в хорошем смысле слова, она всегда готова к подвигам и свершениям, а потому факультет Гриффиндор стал её домом, Пандора Подмор – её лучшим другом, а «Слабоумие и отвага!» - девизом. Импульсивность Лоры сглаживало только рисование, она была очень хороша в своих живых набросках.
По натуре она простая, наивная и легкомысленная, улыбчивая. Многие шутили, что на самом деле Лора блондинка, просто тщательно это скрывает. Кто-то даже заподозрил её в метаморфомагии или использовании зелий по смене цвета волос, так далеко зашёл этот «юмор». К тому же Элеонора не слишком талантливая, не отличается блестящим умом, зато – вечный ребёнок, жизнерадостный, творческий и активный.
Стоит отметить, что результаты её экзаменов были довольно хороши: в учебных дисциплинах девушка проявляла завидные, остервенелые упрямство и упорство, чтобы наверняка получить отличную должность после школы и прославиться. Правда, в какой сфере деятельности – она точно не знала. Может, глава какого-нибудь отдела в Министерстве? Судья в Визенгамоте? Работник какой-то международной магической организации? Известная певица? В какой-то период жизни она буквально горела одной мыслью доказать, что этот мир принадлежит не только чистокровным. Когда же Пожиратели смерти перестали стесняться и действовать «тихо», Лора поняла, что ей и доказывать ничего не нужно. Нужно спасать людей. Правда даже её результаты экзаменов не помогли ей пройти собеседование ни в Мунго, ни в Аврорате. Да и самому Ордену Феникса она толком ничем помочь не могла, хотя заявила о серьёзности своих намерений, бывала на всех собраниях, на какие её только допускали, была готова кинуться на амбразуру по первому зову… Её не звали.
К счастью. В 1978 году ей пришло первое провидение: она изобразила на холсте собственную смерть от зелёной вспышки. Страх этот начал её преследовать, а она стала убегать от потенциальной ответственности, от любого конфликта. Затихла, стала рисовать для журнала, ограничила свои контакты с людьми, хотя коллеги и Пандора всё равно всегда могли на неё рассчитывать. Кроме того, чем чаще Энид рассказывала про своего сына, тем сильнее Элеонор влюблялась в Арчибальда Лонгботтом, который даже наверно и не подозревал о её существовании.
Лора не была уверена, что её «видения», порой появляющиеся на картине после беспамятных актов прилива вдохновения, имеют какую-то стоимость: у неё ведь даже на чаинках не получалось погадать, а что может быть проще? Словом, прорицателем себя она не очень представляет (а совершенно напрасно). И чем дальше заходят Пожиратели смерти в этой развязывающейся войне, тем больше стыда она испытывает: как можно сидеть, сложа руки? Кажется, ещё немного – и она кинется совершать какую-нибудь глупость, кинется в самую гущу событий. Иначе какая из неё гриффиндорка?

Из игры с сыном.
- Бес клюколапый!
Утро было чудесным, погодка на улице - что надо. Пение птиц и лёгкий травяной аромат совсем не предвещали осени. А между тем календарь уже рисовал сентябрьский пейзаж. А что это значит?
-  Виноват! - домашний эльф стоял перед хозяйкой этого чудесного дома и нервно отстукивал голыми ступнями по полу. Энид Франческа Лонгботтом вперила руки в бока и очень сердито смотрела на домовика в маленькой лиловой мантии и изумрудном колпаке с кисточкой. Само собой, одежду ему не дарили, а безвременно "одолжили". Этой формулировки было вполне достаточно для того, чтобы тот оставался преданным слугой и при этом никого не смущал своим щупленьким тельцем. Зато он - звали его Крякбул или просто Кряк - сейчас явно смущал хозяйку своими новостями, - но у меня не было других возможностей, госпожа. Филе шлёппи раскупили до моего прибытия.
- Ты хоть узнал, когда будет новая партия? - голова резко разболелась и опустилась, но миссис Лонгботтом сделала вид, что у неё просто зачесалась переносица. Пальцы надавили на сухую кожу.
- Да, госпожа, - мина домового выразила траур, не иначе, - партия будет аккурат тринадцатого, но в какое время дня - неизвестно. Предупредили, что может и опоздать партия. "Их потребляют быстрее, чем восстанавливается генофонд. Боюсь, скоро они начнут выми-", - эльф цитировал торговца. Миссис Лонгботтом, однако, прервала его речи одним жестом руки: едва ли её волновало состояние рыбьего генофонда. Ей была нужна эта рыба уже к вечеру 12-го! Ведь иначе она не успеет постоять в маринаде! "Нет-нет-нет! Всё должно быть идеально! Наш мальчик такой большой! На обед нам нужно филе шлёппи! Всё должно быть идеально!"
Конечно, Арчибальд уже в том возрасте, когда основная часть празднования дня рождения частенько приходится на вечерние посиделки с друзьями и порой в довольно сомнительных заведениях, но обед! Обед он должен был провести с родителями, так ведь всегда было. А шлёппи! Он так любит эту нежнейшую рыбку, её пряный и глубокий аромат! Слюни наворачиваются. А, может, и не любит, но Энид в это свято верила, рыба должна была быть на столе. А теперь все планы об идеальном обеде отправлялись в тартарары.
Какое-то время тишину нарушали только чириканье за окном и шелест крыльев декоративных фей.
- Что прикажете готовить на большой праздник? - решился нарушить тишину Кряк, - можно обойтись без шлёппи, сэр Арчибальд наверняка будет на тренировке, у него загруженный график.
- Тренировке? - Энид сделала вид, что слышит об этом впервые. Её руки сжали плотную материю юбки.
- Смотр-матчи по Квиддичу... Сегодня у сэра Арчибальда первая важная тре-, - сердитый взгляд миссис Лонгботом снова оборвал домовика на полуслове, тот поспешил исправиться, - вы, конечно, помните.
- К сожалению. - Напоминание её раздражило, - но 13-го числа у него не будет никакой следующей тренировки... - она прищурилась, - её не будет, если сегодня его попросят покинуть команду. А ты отправляйся в Лондон. Уэльсом рынок не ограничивается. В Косом Переулке наверняка найдётся недавно пойманная рыба, в столице всегда всё есть.
Эльф склонил голову и, щелкнув пальцами, растворился в воздухе.
- ... Вот и чудненько, - промурлыкала женщина себе под нос и, справившись с угрызениями совести, пошла в холл, однако метлы Арчи в общем шкафу не обнаружила. "И спит с ней, видимо... Ладно, обсудим этот вопрос за завтраком". Стол уже был накрыт. К счастью, Энид не была озадачена домашними хлопотами. Кряк отлично справлялся с хозяйством, только порой уточнял различные детали и выполнял дополнительные распоряжения. Меню у Кряка уже было на каждый день. Сегодня была самая обыкновенная глазунья.
"И чай. Мне нужна чашка чая..." - из рукава её тут же высунулась волшебная палочка, которая всегда была с собой. А под её свист запел заварной чайник. Маленькая и изящная, выкрашенная в молочно-белый цвет, палочка смотрелась лаконично в руке Энид и хорошо контрастировала с монотонным бордовым платьем. Длина по щиколотку делала его каким-то особенно аристократичным, но карамельные туфли, украшенные живыми мотыльками, и чудные бордовые же атласные ленточки, обвивавшие стан хозяйки по спирали, совсем не соответствовали декоративным элементам обыкновенных женщин Великобритании. Всё-таки у магглов мода довольно разительно отличается от того, что обычно носят волшебники. Образ дополняли короткие белые в чёрный горошек перчатки, безупречная укладка и клюквенный аромат. Энид словно в любой момент была готова покинуть дом, сорваться куда-то, но почти никогда этого не делала, особенно если дома были родные. И хотя супруг уже третий день ночует в теплице, сын-то дома. Ради него можно было и постараться пораньше встать и выбрать Кряку наряд на глажку.
Аромат простого зелёного чая успокаивал, но всё равно нервы сдавали. Тыковка, уже позавтраковшая, с презрением наблюдала за хозяйкой с подоконника. Она чувствовала, что Энид хитрит в отношении своего сына.
Вчера миссис Лонгботтом налила сыну приличную порцию снотворного в надежде, что тот проспит. Арчибальд не должен был сегодня покидать дом Лонгботтомов. Ни за что. "Это совсем несерьёзно. Он должен думать о будущем, а не о том, как сломать себе хребет на поле..." - пальцы сжали гладкий разогретый фарфор. Немного эмоций - и вот чашка раскололась надвое. Энид даже не пискнула, хотя кипяток одарил колени не самыми приятными ощущениями. Палочка снова запела в руках Энид, но замолкла под скрип ступеней. Жмыр, до этого не двигавшаяся и даже не мигавшая, тут же соскочила с места и покинула столовую, явно не желая наблюдать за дальнейшим развитием дела.
"Даже если он не проспал, антилевитационные руны на метле ему стереть будет непросто", - но Энид не была знатоком рунных посланий, так что не была уверена и в том, что её попытки лишить метлу своего главного назначения увенчались успехом, - "или я с ним поговорю. Он мне не откажет. Он меня любит и уважает."
- Доброе утро, - она уверенно развернулась на стуле и снова взмахнула палочкой, восстанавливая чашку.

[indent] Старый матрас скрипит от любого движения — это скрипят тонкие длинные стволы сосен, покачивающихся под порывами теплого, медового апрельского воздуха. Андромеда вытягивает ноющие руки, тянется пальцами к скрывающимся под облаками колючим кронам, и костяшки греют солнечные зайчики, пробивающиеся откуда-то свысока. Она жмурится, изящно изворачивая кисти, пытаясь поймать шустрые лучи в вечно замерзающие в этом огромном холодном доме ладошки, и сильно вздрагивает, вырываясь из сна, когда раздается стук в дверь.

[indent] Наваждение улетучивается, будто подхваченный ветром одуванчик, и взгляд светлых глаз фокусируется на причудливой лепнине, украшающей высокий потолок, а затем медленно, как луч маяка, двигается в сторону дверного проема. На пороге распускается самый ранний цветок в поместье Блэк — солнце только недавно встало, а Нарцисса уже сияет свежестью и красотой, а в данную минуту еще и плохо скрываемым энтузиазмом. Но рядом нет матушки, чтобы прохладным тоном сообщить ей о том, как пристало вести себя леди, и она буквально подлетает к постели Андромеды, проворно забираясь на нее с ногами и нависая над сестрой, разыгрывающей спящую красавицу.
[indent] — Проснись и пой, сестрица! — призывает она с той живостью, которую позволяет себе только в присутствии старших сестер. — Пора приводить тебя в порядок, сегодня наведается твой ненаглядный жених.

[indent] На последней фразе театр одного актера осыпается, как листва с деревьев, и Андромеда протяжно стонет. Из троих наследниц рода Блэк именно Нарцисса проявляла особый интерес к замужеству, и поскольку для собственного она пока была еще юна, все восторги припадали на Меду и Беллу. К тому же она находила Эйвинда «просто очаровательным», а потому не упускала шанса слегка поддразнить сестру, снедаемая светлой, но все же завистью. Андромеда же, в свою очередь, искренне завидовала сестринской легкости и в каком-то смысле даже наивности в этом вопросе. Впрочем, ложью было бы сказать, что сама Меда не была отчасти наивна в отношении своего будущего супруга, и в последнее время она задумывалась об этом все чаще.

[indent] — Ты шутишь, да? — пытаясь натянуть одеяло на себя с головой бормочет Андромеда. По какой-то причине ей хочется как можно дальше отложить пробуждение, отложить начало этого дня, течение которого не станет церемониться с ее желаниями и закончится встречей, мысль о которой вызывала в ней одновременно улыбку и тревожную, ватную пустоту в грудной клетке. — Эйвинд будет здесь только вечером, Цисси, угомонись...

[indent] Но не успевает она договорить, как в дверь снова стучат. Даже по этому звуку можно было понять, что по ту сторону стоит Друэлла и когда она, не дожидаясь никакого ответа, заходит в комнату (Нарцисса едва успевает принять более-менее достойную позу), выглядит она привычно строго и самую малость недовольно. Впрочем, последнее быстро сглаживается, когда она видит дочерей бодрствующими. Сухо выразив свое удовлетворение тем, что обе уже встали, она приказным тоном просит их собрать в теплице цветов для столовой, куда в скором времени подадут завтрак, после чего удаляется. Андромеде не остается ничего другого, кроме как выбраться из постели, прощаясь с последними нотками сладкого солнечного сна, цеплявшегося за подол ночной сорочки.

♦ ♦ ♦

[indent] Как и ожидалось, день пролетает практически незаметно. В почти непреодолимой тяге к свежему воздуху, перекочевавшей из сна в реальность, Андромеда пытается улизнуть из дома, но все ее попытки терпят поражение. Стены мэнора начинают давить все сильнее, а суетливость Нарциссы под конец начинает вызывать раздражение. Смягчается Меда только когда начинает близиться шестой час и сестра чуть ли не насильно усаживает ее перед своим туалетным столиком в твердом намерении сплести нечто потрясающее у нее на голове. Руки у Нарциссы мягкие и ласковые и на какое-то время Андромеда забывает о своих тревогах, что теперь довольно редко случается в этих стенах. Но мысли ее, до этого будто стянутые в тугой узел, напряженные, как и сама она, начинают вольно скользить, пробуждая в голове разные образы, неизменно сходясь к тому, что бредит душу. Осталось совсем немного до того, как подобные моменты окажутся колдографией, ограниченной рамкой собственной памяти — Нарцисса превратится в гостью ее нового дома, а сама она будет вынуждена стать хозяйкой, что, подобно Друэлле, плывет белесым призраком по коридорам особняка новой ячейки чистокровного общества. Андромеда содрогается, пытаясь напомнить себе о том, что Эйвинд — не ее отец, не восковая фигура с человеческим голосом и лицом, которая никогда не позволит себе загореться хоть какими-нибудь чувствами, грозящими превратить ее в свечной огарок. Он живой. Но отогнать от себя безрадостную картину отчего-то не получается, она вгрызается в сознание тем сильнее, чем ближе оказывается заветное событие.

[indent] Ах, Эйвинд, зачем же ты так поспешил. 

[indent] В этих раздумьях та самая тревожная пустота в груди лишь разрастается к тому моменту, как уже пора спуститься в гостиную. Из ниоткуда возникает домовой эльф, чтобы сообщить, что господин Эйвери прибыл и ожидает хозяйку Андромеду внизу. Но ей не привыкать брать в себя в руки и, уже появляясь на лестнице, она натянута, будто струнка, и безупречно мила. Редкий, но все же уже хорошо знакомый взгляд Эйвинда не застает ее врасплох, как не застает и оценивающий взгляд матери — Друэлла быстро понимает, что ситуация под контролем и не требует ее вмешательства, а потому ничего не говорит.

[indent] — Добрый, Эйвинд, — отзывается Андромеда негромким эхом на его приветствие, и замечает, что ей стало чуть спокойнее от звука его голоса. Потому она позволяет себе чуть эмоций напоказ — удивленно и одновременно облегченно выдыхает, слыша предложение о конной прогулке. Выдвигает его Друэлла, однако почему-то Андромеда уверена, что это вовсе не ее инициатива и, улучив момент, она дарит Эйвинду благодарную улыбку.

[indent] Ее вдруг воодушевляет, насколько в унисон ее собственному желанию выбраться из мрачного поместья звучит порыв юноши, но выразить это словами она может лишь спустя время, когда они оба уже оказываются в тени рощи, раскинувшейся к югу от гнетущего дома. Поглаживая Вель, свою любимую кобылу, по холке, Меда смотрит куда-то вдаль, сквозь деревья, чтобы не смущать Эйвинда своим взглядом. Ей трудно сказать точно, когда она заметила дискомфорт, начинавший сквозить в его движениях, стоило ей слишком долго держать с ним зрительный контакт, но как только явно это осознала — стала тактично пытаться избавить его от этого. С переменным успехом.

[indent] — Спасибо, что помог сбежать оттуда, — наконец произносит она, вновь слегка улыбаясь и зная, что Эйвинд это заметит. — Друэлла была бы недовольна, даже приди ты секунда в секунду, ей тяжело угодить. Но, думаю, это и так очевидно, — Андромеда хмыкает, чуть натягивая поводья и заставляя лошадь обойти дерево так, чтобы не разделяться со своим спутником. На мгновение она заминается, не зная точно, как ответить на последние слова Эйвинда, но потом роняет: — Я рада, что ты здесь.

[indent] Не то, чтобы это было совсем неправдой, но почему-то эти слова заставляют чувствовать себя неловко. В глубине души она понимает, что не ждала их встречи с тем трепетом, с которым могла бы. С тем, который, скорее всего, Эйвинд заслуживал. До того, как она увидела его в гостиной ей даже казалось, что лучше было бы застрять в этом вечном ожидании, тревожном предвкушении столкновения с этой реальностью, в которой она внезапно не знала, как себя вести. Она не хотела признаваться в этом Эйвинду, но все было гораздо проще до того, как он сделал ей предложение. Сейчас же каждое слово, каждое действие воспринимается сквозь призму будущего, которое будто высечено из мрамора — четкое и непоколебимое, оно не просто ждет их впереди, оно надвигается.

[indent] И пугает ее.

[indent] — Мне сегодня снился чудный сон, — в конце концов она решает увести разговор, пытаясь придать ему тот характер, что носили их прежние разговоры. Те, которые позволили ей на какое-то время искренне поверить, что они смогут быть вдвоем против остального мира. — Я была в лесу, отдаленно похожем на эту рощу, и в воздухе так пахло весной, что можно было бы упасть в обморок, — Андромеда улыбается, живо вспоминая ощущения. Ей часто снились яркие сны, которые оставались с ней еще долгое время — а в некоторых из них желала остаться она. — Ярко светило солнце и казалось, что я так далеко отсюда...

[indent] Она умолкает, все-таки не сумев сдержаться и обращая свой взгляд на Эйвинда. В который раз резко полоснуло ощущение, что она понятия не имеет, что творится у него в голове, и так отчаянно захотелось понять это, добраться до того сокровенного, что смогло бы снова подарить ей уверенность в том, что они с ним... имеют смысл.

[indent] — А о чем видишь сны ты, Эйвинд?

[indent] О чем грезишь по ночам.

текст поста тут

[indent] Такую апатию он ещё никогда не чувствовал.
[indent] Март оказался довольно холодным. С некоторых пор Бёрк стал ощущать холод намного острее, чем было раньше. Примерно, неделю он провел в Мунго, вокруг крутились колдомедики, со своими отварами, заживляя раны, да побочные эффекты недуга. Эта суматоха заглушала невероятную безысходность, - в какой-то степени даже была приятной. Мать и сёстры регулярно посещали мужчину, давно такой заботы не ощущал. Единственный человек, который всё же ни разу не пришел – это был отец. Умом легко понять, что старик просто винил сына в халатности и сетовал на то, что тот может остаться обузой для семьи, а никак не перспективным наследником семейного бизнеса и чистокровной фамилии. Вслух Перси всё же ничего не говорил, но будто бы читая мысли, матушка тогда сказала:
[indent] - Он переживает больше, чем ты думаешь.
[indent] Возможно. Но этих переживаний, как и откровенных чувств, тот никогда не показывал. Данную отвратительную черту характера сумел унаследовать сын, за что ни раз поплатился. Теперь он слеп. И это будто самый позитивный расклад из всех возможных.

[indent] Всё тело горело, никогда до сих пор он не чувствовал такой боли. Было ли для Лютного переулка нормой убивать людей, истязать, прямо в их собственной лавке? Никто и носом не повёл в сторону «Борджин и Бёркс», чтобы хоть какой-то отреагировать на вспышки света из их окон.
[indent] Довольно взрослая дама, на лице, которой были морщинки появилась перед ним насколько внезапно, что колдун, даже не успел закрыть их учётную книгу. Без особой церемонии, она наставила на него палочку. Попытки поговорить оказались тщетны, несколько витрин разбилось. Бороться с женщинами, - не входило в мнимый кодекс чести Бёрка. Видимо зря. Потом в него полетел флакон, разбившийся у ног и луч света из палочки. Сквозь боль, можно было услышать слова, которыми заговаривала его женщина. Она использовала не типичную для этих краёв магию, возможно, что-то с примесью восточных традиций.
[indent] В его лове начали возникать образы. Больше ничего нельзя было увидеть, услышать, он даже не мог закричать от той боли, которая накрыла. Стиснув зубы, мужчина скорчился на полу.
[indent] - Помнишь Изэбель? Помнишь, скотина? – женщина взяла его лицо в руки, заглядывая в пустые, побелевшие глаза. – Так вот, она потеряла ребенка. И это ваша вина, только ваша!
[indent] Действительно, примерно, восемь месяцев назад у него был роман с девушкой испанской наружности. Весьма непродолжительный, ведь Иззи оказалась замужней. И их застал её суженный. Девушка постоянно жаловалась, что муж с ней груб и очень редко бывает дома. Не от хорошей жизни, она решила пойти на предательство. Естественно, для Персиваля всё было не так серьёзно. К тому же, их непродолжительный роман, обрушил тот самый муж.
[indent] Видения, которые возникли у него в сознании, показали мужчине, как её муж избил Изэбель и видимо после этого… Тогда девушка ещё не знала, что уже была беременна. Этот случай разбил её душу и сердце. Иззи перестала реагировать на этот мир, перестала улыбаться. А её старшая сестра решила отомстить всем мужчинам, которые сделали это с ней.
[indent] В какой-то степени сестрица права. Он также был виноват, ведь наступил на те же грабли, в очередной раз. Сейчас, когда Рейна оказалась жива, было проще осознавать свои ошибки. Так, что возможно, он это заслужил?

[indent] Такую апатию он ещё никогда не чувствовал.
[indent] После Мунго, Бёрк на отрез отказался долго прибывать в родительском поместье и вернулся в родные скромные стены квартиры над лавкой. Прикрывая глаза в кромешной тьме, он вспоминал, что в тот злополучный день, его уберег от верной смерти друг. Мордред вовремя вернулся, вспышка, - и сумел остановить проклятье, да вот только… Какой-то эффект оно всё же возыметь успело. Персиваль ослеп. Зато некоторые другие чувства обострились, видимо сие закономерно.
[indent] Бёрк услышал по скрипу ступенек, что к нему кто-то поднимается. Действительно, кто бы это мог быть? В прочем, эту походку колдун узнавал и без каких-либо утрат. Борджин ходил максимально бесшумно, оттого заставлял прислушиваться к своему присутствию. Когда шаги прекратились, Перси понял, что тот уже был в его кабинете.
[indent] - Там на полке, в зеркальном шкафу есть бутылка огневиски, не мог бы ты мне её подать? – Мужчина сидел в кресле, спиной к выходу и перелистывал книгу, шуршание страниц как-то успокаивало. С тех пока, как его выписали, они с другом не общались на тему того, что нужно делать дальше. Бёрк старался избегать разговоров о своём недуге и уж тем более причине по которой он его заработал.
[indent] - А после, если у тебя не нашлось для меня какого-нибудь целебного зелья, лучше убирайся. – Пробурчал мужчина. В такие моменты он чрезвычайно был похож на своего отца. Упрямство так и разило из всех щелей.
[indent] Он глубоко вдохнул пыльный воздух кабинета.
[indent] - Эта скука и беспомощность меня убивает, Борджин. – Спустя минутную паузу, признался мужчина. Он вновь прикрыл глаза, надеясь, что, когда откроет, окажется зрячим. Как люди живут в кромешной тьме годами? Если подумать… Те, кто рождаются незрячими могут только мечтать о том, что могли бы видеть. Но те, кто теряет зрение… Теряют намного большее, ведь знают, что они потеряли.
[indent] - Что случилось с той женщиной, которая решила меня проклясть? – Обыденно интересуется он, будто бы стараясь перевести тему с «шутки» о его выздоровлении.

Алекто задумалась над словами Энид о том, что ей предлагают перейти на полную ставку, но она не представляла то, что ей придется бросать работу в Министерстве. Да, ей нравилась работа здесь, но все же Министерство Магии - более престижная деятельность для волшебницы, именно свои же предрассудки и останавливали Алекто полностью перейти на работу в издательство. С таким она еще бороться не научилась. Хотя именно сейчас ее более занимала ситуация, которое происходила перед ними. И эта рыжая мисс со странным именем Хекторина, и ее странный "милый" дворецкий-охранник создавали ощущение достаточно странной парочки. Алекто не удивилась бы, если бы оказалось, что Хекторина использует этого Эдварда еще и в постели, пока ее муж проводит время где-то на работе.

Хозяйку же этого причудливого местечка явно возмутили слова Энид о количестве Эдвардов в ее распоряжении. Она недовольна поморщила носик и встряхнула головой. Ее рыжие волосы, которые еще не успела застать седина, мягко упали на ее узкие плечи.

- Эдвард у меня один, - она сказала это, будто с гордостью, - один мой Эдвард прекрасно справляется с обязанностями. А насчет яиц - из республики Буркина-Фасо, конечно же. Прямо с родных мест мн доставляют рунеспур, а дальше я их уже сама развожу. Конечно, климат в нашей суровой Шотландии не так хорошо им подходит, но в Британии все еще хуже. Вы же оттуда, верно?

Хозяйка дома явно не очень поверила в историю Энид про открывание яиц какому-то непутевому мужчине, но сделала вид, что не обратила на это внимание. Когда же Эдвард принес чашечку чая, она мило улыбнулась ему и легким жестом указала на дверь. Эдвард вернулся на свой пост - охранять поместье этой странной мисс.

- Вы не представились? - она закинула ногу на ногу и взяла в руки чашку чая и блюдце, - напомните, как вас зовут?

- Лорелай, - Алекто тоже взяла в руки чашку чая, но пить не стала, - да, мы из Британии.

Своим настоящим именем она представляться не стала, боясь, что в ее родной Британии может всплыть что-то не то, связанное с этой странной историей. Пить же она не собиралась по причине того, что от чая шел весьма странный аромат. Алекто увлекалась зельями, поэтому с опаской относилась ко всем жидкостям, которые ей предлагают в чужом доме. Сама же мисс со странным именем чаем не брезговала и успела сделать уже несколько глотков.

Самой же Хекторине эта парочка казалась немного странным. Приехали за яйцами, но интересуются еще чем-то сторонним, еще и таким опасным. Она, конечно, обратила внимание на мешочек, который достала женщина постарше, но все же. Она решила проигнорировать фразу о том, есть ли в этом доме что-либо еще, но при упоминании картины, она заметно оживилась.

- Спасибо, - она почтительно кивнула, - это портрет моей дочери, прекрасная леди, мой муж, к сожалению, давно почил и мне пришлось обеспечивать ее самостоятельно. Она должна скоро вернуться, кстати. 

- Так что у вас еще есть? - Алекто была настойчива, но еще продолжала держать в руках чашку чая, - у нас есть галлеоны не только на яйца, мы бы рассмотрели и другие причуды вашего дома.

- Пока мои гостьи не отведают чая, - хозяйка легонько качнула головой, - не могу продолжать диалог, простите.

Алекто это насторожило, так как понятно было, что это не просто чай, но такая настойчивость от этой мисс только сильнее подтверждала догадки. Алекто аккуратно сделала один глоток, чтобы, если Алекто отключится, Энид смогла бы продолжить диалог. Через несколько минут у той закружилась голова, Алекто попыталась встать, но у нее не вышло. Алекто попыталась посмотреть на мисс, но никак не могла собрать глаза в кучу. Она находилась в смятении и нервно металась по дивану, иногда натыкаясь на Энид.

- Простите, - Хекторина мило улыбнулась Энид, - ваша спутница слишком грубо обошлась с моим Эдвардом, пришлось ее немного наказать. Не обращайте внимания, это всего лишь настойка, чтобы ее угомонить. Эффект скоро пройдет, она должна уснуть. Не волнуйтесь, в вашем чае ничего подобного нет. Как я понимаю, вы же здесь главная, верно? Поэтому с вами мне диалог и вести. Что вы спрашивали, повторите, пожалуйста.

Алекто же продолжала с открытым ртом метаться по дивану. Проблема была в том, что это был брат-близнец Эдварда. Настоящий же Эдвард болел и лежал дома. Эдвард номер два совершенно не разбирался в зельях и на кухне у него стояла достаточно трудная задача - подмешать все верно, вот только вместо усыпляющего зелья, он подмешал дурманящую настойку. Хекторина не знала о том, что это вовсе не тот Эдвард, к которому она привыкла, но разницы заметить так и не смогла. Награждать горячностью в такой ситуации Кэрроу явно было плохой идеей и стоило Хекторине жизни.

Когда же Алекто, вместо того, чтобы уснуть крепким сном, с кружащейся головой, смогла поднять с дивана, она достала волшебную палочку и направила ее на Хекторину. Алекто не совсем понимала, что вообще сейчас происходит, но знала, кто в этом виноват. Виновницей происходящего явно была Хекторина. У Хекторины же волшебной палочки при себе не было, для этого у нее был Эдвард, который все еще находился за дверью.

- Авада Кедавра! - Алекто произнесла это достаточно четко и из ее палочки вырвался зеленый луч света.

Дом озарила яркая вспышка, которая явно была видна всем магглам в округе, в том числе и Эдварду, который стоял за дверью. А так как Эдвард был не совсем настоящий, то к своим обязанностям он относился не так серьезно, как его брат, поэтому успел отойти в сторожку рядом с поместьем. В сторожке окон не было и вспышку света он заметил не сразу.

- Что здесь происходит? - Алекто резко поворачивалась из стороны в сторону, направляя палочку то на уже мертвую Хекторину, то на Энид, - Энид, эта женщина пыталась меня отравить, да? Я ее убила. Ты видела, да? Как голова-то кружится. А где ее Эдвард? Я его тоже убью. Кажется, она ошиблась в зелье.

Вот только со второго этажа послышались снова шаги и перед ними предстала женщина, которая была в точности похожа на Хекторину, но уже с волшебной палочкой в руках.

- Это третья служанка за неделю, - женщина явно была возмущена происходящим, - в моем доме, еще и с непростительным! Или вы думаете, что можно просто попасть в мой дом и убивать моих слуг? Я не такая глупая, чтобы сама общаться с подозрительными гостями. Все ваши галлеоны на стол и успокойте свою служку, пока я не упрятала ее сама лично в Азкабан.

Родился в Нидерландах, в древнем чистокровном роде Авен, который корнями уходит во Францию. История его мрачная и зловещая. Но уже полвека статус чистой крови Авенов под угрозой. Дело в том, что на бабушке Геллерта род мог оборваться, но она так и не вышла замуж, зато родила сына от – по её словам – самого Геллерта Гриндевальда. В доказательство она показывала платок с нашитыми серебряной нитью «G.G.» и символом Геллерта (Даров Смерти). Вот только символика эта с дурной репутацией имела широкое распространение, G.G. – аббревиатура не самая редкая, да и, наконец, чистокровность Гриндевальда тоже под большим вопросом.
Так или иначе, Геллерт назван в честь своего «дедушки» и воспитан в лучших и даже радикальных традициях чистокровной семьи аристократов. Род Авенов славился тем, что по мужской линии каждый представитель становился анимагом. Для Геллерта это было делом чести и верности традициям: впервые анимагическую форму – маленькую саламандру – он демонстрирует родителям в возрасте 14 лет. Но хранить тайну ему (и родителям) приходится до 20 лет – тогда он официально регистрируется как анимаг во Франции, где провёл всю свою юность, какое-то время проживал, встретил и убил первую любовь.
Одарённый волшебник. Во время обучения в школе Геллерт д’Авен проявлял множество талантов и врождённых способностей (перенятых, по его разумению, от его великого дедушки и умноженных многократно) попал в программу по обмену и отправлялся в славянскую школу, обучался на факультете Ратников. В Колдовстворце он почерпнул для себя множество новых знаний и навыков, легенд, Особенно он был заинтересован в некромантии. Кроме того, как Ратник он повысил своё мастерство в дуэли, в невербальных атакующих и защитных заклинаниях. Когда Авен вернулся в Шармбаттон, в боевых чарах ему не было равных, он даже консультировал Шармбатонского преподавателя Боевых Искусств в области пирочар, к которым пылает жаркой любовью, и организовал кружок дополнительных занятий. Он учил дуэлям. Правда, проводил жёсткий отбор, принимая в кружок только чистокровных и, непременно, симпатичных волшебниц. Самолюбие позволяло ему вытворять подобные «выходки».
После школы работал в Министерстве Магии Франции в охране правопорядка, где быстро получил хорошую должность/высокое звание/ благодаря собственной прыти, изворотливости, способности ходить по головам и хорошим стратегическим способностям. Закалённый участник большого количества полевых операций. В бою с нарушителями закона ни разу не терпел поражение, всегда выходил сухим из воды, кодовое имя Saurien (Ящер).
Как его занесло в Великобританию? Младшая сестра Геллерта ещё в детстве начала проявлять способности к прорицанию. В 1970м году она рассказывает брату, что отправляется в Лондон, потому что там «рождается смута» и «грядут тёмные времена». Её не интересует активное участие в войне, но она желает написать серьёзный историко-политический труд на эту тему. «Если ты поедешь со мной, я проживу на три года дольше и успею дописать свой труд. Пожалуйста. Это всё, что я могу после себя оставить». И намекает на то, что эта поездка подарит Геллерту желаемую славу, власть, подарит опыт, который потом ему очень пригодится во Франции.
Несмотря на то, что Геллерт – одиночка со сложным характером, доставшимся ему от «дедушки» вместе с его специфическими внешними данными, он любит свою сестру. Правда, убеждает себя в том, что любви никакой нет (поскольку любые признаки любви и привязанности не считает жизнеобеспечивающими и разумными, зато - постыдными). Он говорит себе, что будет использовать прорицательский дар своей сестры для того, чтобы втереться в доверие набирающему популярность Волан-де-Морту, почерпнуть у него опыт, а затем заполучить власть в свои руки. Амбиций у него было не меньше, чем у деда. Но и относится д’Авен к окружающему миру с неменьшей серьёзностью и расчётливостью.
Непременно Геллерт хороший окклюмент и опытный боевой маг. Возможно, излишне самоуверен и спустя годы безупречной службы считает себя неуязвимым. К сожалению, имеет речевые дефекты. Из-за неразборчивой речи ему в своё время отказали в должности преподавателя Боевых Искусств в Шармбатоне и в должности начальника отдела защиты правопорядка в Министерстве, хотя имеет множество боевых наград.
Он оставил должность и переехал в Лондон вместе с младшей сестрой, где своей основной задачей сейчас ставит сохранение её здоровья. Однако, конечно, львиную долю своего времени уделяет оценке политической ситуации, прощупыванию почвы. Оказался он здесь как раз тогда, когда начали формироваться взгляды юных «Пожирателей смерти» и первые «шайки» Тёмного Лорда. Конечно, деньги ему не были нужны, накоплений и сбережений наследнику знатного рода на тридцатом году жизни хватало. Однако занятость была необходима, чтобы не возникало проблем с документами при проверках. Он попробовал устроиться в Министерство Магии, но на постоянной основе в штат его, иностранца, не брали. Но устраивали временно, по пятилетним контрактам сначала консультантом в ОММС, затем – в Академию Аврората, где и сейчас работает (и собирается продлевать контракт).

— И как свалился на меня! Да, 3 года тогда Амикусу было, — мистер Кэрроу залился глубоким смехом, который присущ мужчинам с исключительной энергетикой. Он уже второй час рассказывал про сына и его детские проделки. Даже показывал его первые рисунки, от которых у слабонервных мурашки бы пошли по телу. Но миссис Лонгботтом не из этих. Она искренне вторила смеху Кэрроу, прикрыв ладошкой рот.
Ей нравилось приходить сюда в гости. Конечно, миссис Кэрроу наверняка не была рада этим визитам — так думала Энид — но общение протекало исключительно в дружеском формате. У Кэрроу и без Энид хватало глупеньких спутниц, это всем известно. Вообще-то, может, хозяйке дома всё равно было на собеседников её супруга, Кэрроу не скрывал, что брак — всего лишь деловое заключение, но Лонгботтом всё равно тешила своё самолюбие: наверняка его жена страшно ревнует. Всё-таки именно мистер Кэрроу был первым позвавшим Энид на свидание. Окончившееся тотальным провалом. Зато было весело. И дружба завязалась действительно крепкая, несмотря на разногласия и далёкие политические взгляды. По мрачным слухам Кэрроу нечасто делился с кем-то своим восторгом. Он  вызывал обычно впечатление человека равнодушного. Холодного. Миссис Лонгботтом была обратного мнения. Не мог же он столь долго и искусно дурачить подругу детства?
Ей здесь нравилось. Примерно раз в сезон ей выпадала возможность заглянуть на чашечку хорошего чая с глубоким ароматом. Сейчас он наполнял роскошную залу, подходившую скорее Министру Магии. Да весь дом был огромный и невероятно красивый, уютный, хотя на первый взгляд — довольно холодный. Как и его хозяин. Мистер Кэрроу всегда был таким. В школьном интервью, которое инкогнито брала Энид, он так и заявил, что дом его будет самым лучшим. Или не будет дома вовсе. «Всё или ничего» — статья стала второй официальной публикацией в «Мантикоре» на счету журналистки под псевдонимом Хлои Ш.! Непередаваемое воспоминание! Взгляды на жизнь тогда ещё юного Кэрроу вдохновили многих мальчиков и девочек! И всё же его категоричность многих отталкивала эффективнее Депульсо. «Да, и я не хотела бы себе такого супруга. Для него нужно всегда и во всём быть лучшей, ни минуты отдыха. Кто же это вынесет, скажите на милость? Невероятный труд», — она тепло относилась к Кэрроу и нежно любила его за прямолинейность, но уживаться с ним на протяжении долгих лет — это подвиг его супруги. И детей.
— Выходит, у него сейчас всё в порядке? — Энид, поймав возможность, отметила, что мистер Кэрроу как-то отшёл от вопроса «Как дела? Как дети?» в совсем уж далёкие воспоминания. Он тепло отзывался о судьбе своего наследника и мог бы, наверно, ещё часами говорить. Так что напоминание о том, что вопрос этот был скорее формальным, на секунду оглушил его. Но искра не потухла:
-  Да-да, сейчас он так же хорошо справляется, ты же понимаешь, такие таланты от рождения! Такие амбиции!
— Это так приятно слышать! А что Алекто?
— Кто? Алекто?.. Сносно. Сносно, — вот тут он как-то погас и притих. При такой резкой перемене любой сделает выводы. Тем более — журналист, пообщавшийся не с одной сотней людей. Но не это сейчас озадачило миссис Лонгботтом — тревожное чувство овладело ею. Этот чёрствый, резкий взгляд мистера Кэрроу ей о чём-то напомнил. О чём-то, что она видела совсем недавно. О том ли самом? Что это?
Убийство!
Детали начали всплывать в голове, но поток мыслей внезапно был прерван, оставив Лонгботтом в сконфуженном состоянии:
— А как Арчибальд? Всё летает в облаках? — эта игра слов очень понравилась бы Энид, не будь она так охвачена странными чувствами. Страх или дурное предчувствие? «Я ошибаюсь. Пресвятой фестралл, скажи, что я ошибаюсь? Есть один способ узнать».
— Да, всё так же, метлу нашёл, жену — нет,— она вежливо улыбнулась и отпила немного чая. Виноградинка сама подскочила к губам Энид — мистер Кэрроу по привычке заигрывал, хотя и явно без планов на миссис Лонгботтом, — Спасибо. Да, ещё и зазвездился! Почти перестал со мной общаться, представляешь?.. Вы с Алекто, например, часто общаетесь?
— Нет. Она ближе к моей супруге, — он помолчал, а затем добавил, — кажется.
Что-то Энид подсказало, что эта девочка и с матерью не была слишком близка. «Даже неудобно, что я её в чём-то подозреваю. С другой стороны это и может быть симптомом: что-то с ней неладно Или показалось? Я так давно её не видела... Наверняка показалось».
— С Амикусом мы часто обсуждаем планы, говорим о его будущем. Он умный мальчик. Тут нам повезло. Твоему пора бы уже подумать женитьбе. Глядишь, наши внуки…
— Кстати, может, Арчибальд возьмётся за голову и присмотрится к твоей дочери, как ты на это смотришь? Она ещё одна?
Мистеру Кэрроу явно было неудобно от того, как настойчиво Энид склоняет беседу к обсуждению Алекто.
— Она довольно своенравна. Думаю, тебе сначала стоит обсудить это с ней. Она у себя, кажется, — Кэрроу кивнул на лестницу, — можешь сходить.
-  Да как-то, — «всё это время она была дома? Я думала, мы одни, так тихо» , - неудобно оставлять тебя.
— Не нужно, — он подчеркнул это жестом руки, — я пока разберусь с бухгалтерией. Но ты возвращайся, мне есть, что тебе сказать, — её друг явно что-то усердно обдумывал. Но затем он позвал домового и потребовал проводить гостью к Алекто.

Чувство тревоги вернулось. И оно росло с каждой ступенькой.

zella day – sacrifice  nf - paralyzed  billie eilish - lovely
[indent] Почему в такие дни, даже погода настолько дерьмовая? Англия решила напомнить, что настоящая зима в здешних краях настоящая редкость, а потому, смиритесь с январским дождем и водой, которая превращается в лёд под ногами. Жаль, что в лёд превращается, не только вода...
[indent] Эдгар лежал на постели в спальне, прикрывая руками лицо. Ладони зарылись в волосы, сжав их в кулаки. Глаза ощущали жуткое жжение, то ли от того, что в последнее время носил очки, чаще чем обычно, а возможно, причиной служили бессонные ночи.[float=right][/float]
[indent] Работа. Допросы. Журналисты, пытающие узнать, как можно больше подробностей. Вновь допросы. Эти письма, письма… Смерть Министра Магии. Орден Феникса и слова Дамблдора: «У тебя есть шанс всё исправить, мальчик мой». И кандидатура на пост Министра. Невыносимо. Есть ли у него действительно шанс всё исправить? Когда перед глазами одно – всё потеряно, по крайне мере для него точно. По крайней мере, так казалось первые несколько дней после смерти Эрис.

[indent] - Давай я помогу с вещами, нужно убрать то, что мешает тебе… - Она наверняка хотела добавить – спать. Но мужчина прервал сестру на полуслове, жестом показывая, чтобы та остановилась. Чрезмерная опека в его сторону, начинала по меньше мере расстраивать, по большей раздражать. Хотя Эдгар никогда не замечал за собой какой-то раздражительности и уж тем более желаний выплеснуть свои негативные эмоции на ком-то. Все эти эмоции были для него новинку. Наверное, потому, что никогда за свои тридцать пять лет, он ещё не переживал боль утраты, до такой степени, чтобы понимать, как нужно себя вести. Смятение – вот то, постоянное чувство, которое поселилось в сердце.

[indent] Безусловно, за время работы хит-визардом, приходилось довольно часто видеть погибших, - чаще всего это были невинные люди, иногда коллеги. Но Боунс никогда и представить не мог, что в его дом придёт смерть. Никогда. Наверное, в сущности никто, никто к подобному не может быть готов… Судьба-злодейка, предпочитает играть с нами злую шутку. Ведь, как ему однажды сказал один умный человек – мы понимаем свою истинную силу, только в момент критической слабости. Этот момент настал.
[indent] Сегодня он также не заснет. И сегодня не решится разобрать её вещи, которые по-прежнему, весят в шкафу. Эта постель, эта подушка пахнет Эрис, только её запахом; и закрывая глаза, он представляет, что ничего никогда и не было. Всё сон и фальшь, злая шутка. Но это не так, завтра Эдгар проснётся, и переживёт очередной страшный сон наяву.
• • • •
[indent] Всё случилось зимним декабрьским вечером. Эдгар слегка задерживался на работе, у них был комитет, на котором решался вопрос дополнительной поддержки оборотней и на сей почве вновь разыгралась довольно живая дискуссия, не в самом положительном ключе. Боунс знал, что ему ещё предстоит с помощью порт-ключа, сперва забрать Амелию с детьми, у их родителей, которые с радостью приняли внуков на время. Сегодня у них должен был состояться традиционный пятничный ужин, даже Робин обещал осчастливить их своим присутствием, и возможно, познакомить с дамой сердца. Эрис обещала приготовить утку с яблоками. Однако, в последний момент, брат всё же прислал сову, что не успевает из-за работы. Эд ещё подумал, что это его очередная отговорка, в последнее время Роб стал несколько отстраненным от семьи и тот всё гадал с чем это связано.

[indent] Возможно, даже хорошо, что его не было в тот вечер. Они вернулись в добром настроении, однако… Уже приблизившись к двери, мужчина заметил, что она приоткрыта. Как можно было забыть запереть входную дверь? Сей факт сумел встревожить колдуна, но тот всё же решил просто озвучить свои мысли:
[indent] - Милая, ты куда-то ходила? Дверь почему-то не заперта. – Говорит он довольно громко, чтобы жена могла услышать его негодование. Боунс прислушивается, но в ответ лишь тишина. Внутри появляется некий холодок – он знает это чувство, он знает, что за ним последует.
[indent] - Возможно, она просто на кухне и не слышит. Радио играет слишком громко. – Отзывается Амелия, но всё же, остаётся позади него, держа одной рукой Тристана, поглядывая на Пенелопу. Девочка то и дело переводит взгляд с отца на тётю, переминаясь с ножки на ножку.
[float=left][/float] [indent] - Папочка, а где мама? – Спрашивает ребенок, но не получает ответ. Эдгар, вытащив палочку из пиджака, первым проходит в гостиную и останавливается в дверях. С его уст вырывается рефлекторное «ах», дыхание замирает, а руки начинают предательски дрожать, как и всё тело.  Лишь спустя мгновения замечает, что в комнате некий погром.

[indent] Что для нас всех есть смерть?
[indent] В тот момент для него это была борьба. В тот момент для него это была последняя тростинка, за которую можно ухватиться, хоть и понимаешь, что шансов уже никаких.
[indent] - Ами, убери отсюда детей, живо! – Кричит он, падая на колени. Боковым слухом, слышит, как его сестра уводит детей на второй этаж, но Пенни отчаянно сопротивляется и что-то выкрикивает. Эдгар обхватывает руками лицо Эрис, которое ещё едва остаётся теплым. Её глаза открыты, они смотрят на него стеклянным взглядом карих глаз, рот слегка приоткрыт, будто она пыталась кричать. Кажется, что Боунс слышит этот крик в своих ушах, слышит это звон, барабанные перепонки пульсируют. Он едва может дышать. – Ну-же, приди в себя, пожалуйста… - Голос, как и всё тело дрожит. Мужчина обхватывает тело жены и аппарирует в Мунго, прямо в холл.

[indent] Что для нас всех есть смерть?
[indent] Не знаю, как для всех, но для него это отчаянье. Туман, который окутывает голову, делая тебя будто пьяным, будто под самым лютым дурманом, - гляди, ещё немного и совсем потеряешь равновесие. Отчаянье  - самое ужасное чувство, которое приходилось испытывать. Отчаянье – практически равняется, для него, отрицанию происходящего. И это отрицание продлится ещё много дней потому, что Боунс не тот, кто так просто смирится. Не может быть такого, чтобы колдомедики подтвердили смерть, она просто не может умереть.
Это он виноват, только он…
• • • •
[indent] Боунс надевает наглаженную рубашку, поправляет галстук. Сегодня будет действительно тяжелый день. И Эдгар понимает, что он к нему всё ещё не готов. На груди весит медальон, который мужчина никогда не снимает. Открыв его, смотрит на зачарованные колдографии, на счастливые лица его семьи, на веселые лица друзей. Эрис держит в руках только родившегося Тристана, а он целует сына в лоб, после чего женщина смеется. В тот же момент, Пенелопа дергает отца за кофту и дует губки, что о ней в очередной раз забыли. Первое время девочка немного ревновала родителей к младшему брату так, как привыкла, что все её маленькие года, папа с мамой уделяли внимание лишь ей одной. Эдгар всегда считал забавным легкий максимализм Пенни и никогда не ругал девочку за капризы, Эрис де иногда ставила ему в укор, что мол слишком мягкий, то и гляди, сядет на голову, да свесит ножки. Вспоминая такие мелочи, на лице мужчины, появляется легкая, но горькая, улыбка.

[indent] Он закрывает медальон и направляется в сторону выхода. Всё пройдет на старинном кладбище в Уэльсе, где покоилась часть его родственников, куда также должны прибыть все остальные, присутствующие на похоронах. На душе должно быть тревожно, но испытав столько эмоций, Боунс чувствует аж целое... ничего. Мужчина так и не придумал, как правильно объяснить ребенку, что её мамы больше не будет рядом. Его мать, с матерью Эрис, настаивали, сделать всё, как можно более мягко. Но сможет ли сейчас? Эд всегда считал, что с детьми нужно говорить на равных и важные вещи объяснять, как взрослым. Но всё же пока не мог этого сделать. Из-за бюрократической волокиты, он потерял нить, должного общения с родственниками, погрязнув подаче документов на предвыборную гонку. Возможно, в будущем это будет иметь свой роковой результат. Ну, а пока, каждая минута занятости, помогала заглушить боль, нарастающую в четырех стенах одиночества их дома. Боунс всегда был таким… Даже в школе. Сказать, как же на самом деле хреново, он не мог, просто старался себя отвлечь и переживал всё сам.[float=right][/float]

[indent] У вот, него есть ещё шанс всё исправить. Хах, так ли это? Но он хотя бы попробует.
[indent] В Кардиффе была такая же отвратительная погода, как и у них дома, в Лондоне. Мелкая морось пробивала на дрожь, ощущения были, как в тот самый день. Эдгар настоял, чтобы тело Эрис не было открыто. Возможно, это лишь его эгоистичная прихоть, чтобы не испытывать… Чтобы не пришлось заглушать свою боль, - от осознания то, что ему ещё предстоит что-то говорить, ком подступал к горлу.
[indent] Пройдя внутрь небольшой церкви, мужчина рефлекторно искал глазами, других двух мужчин. Но сперва, нашел Амелию, которая уже сидела на лавке, на руках у неё что-то говорила Пенни. Обе в чёрных нарядах. Благо, Гестия предложила на время церемонии посидеть с Тристаном, дабы не тащить ребенка в столь мрачное место. Хотя на самом деле оно не было мрачным… Сквозь цветные витражи, пробивался слабый свет, ложась на лица присутствующих, кажется, он мог видеть каждую частичку пыли, которая повисла в воздухе. Мрачным было как раз другое.
[indent] - Спасибо, что пришли. – Формально отозвался он, подходя ближе к Карадоку и ложа руку на плечо Бенджи; именно их и искал. – Как вы? – Этот треклятый вопрос ему задавали уже миллион раз, так, что сам уже выдавал, словно вырезан был на губах. И какой всё же был глупый вопрос.

текст поста тут

Тайрон - весёлый, смелый парень, который не полезет за словом в карман и будет генерировать шутки и паясничать до тех пор, пока у кого-нибудь из дорогих ему людей не поднимется настроение. Ему нравится жить сегодняшним днём, не загадывая на завтра и не оглядываясь во вчера. Он и Кейрон потеряли всех своих близких родственников в глупой и жестокой распре двух волшебных кланов и не хочет повторять ошибки прошлого. Тайрон - обычный мальчишка в самом разгаре переходного возраста, когда прыщи имеют большое значение, равно как и то, будет ли Элли с ним встречаться.

[indent] Тихое шелестение страниц усыпляло. Ирма отчаянно пыталась скрыть зевок и постепенно сползала под стол, и нещадно пользуясь тем, что занимала в одиночку целую парту, даже закинула одну ногу на соседнее сиденье. В таком состоянии засыпалось ещё лучше, и девушка из последних сил пыталась не подавать виду.
[indent] Зачем она вообще здесь? Ответ на этот вопрос таился в старой байке, рассказанной однажды Фергусом. Мол, в одной из пещер на острове Червиш есть наскальная надпись. Руническая. Она, словно печать, охраняет спящего дракона, прародителя тех самых гебридских чёрных. Дракон в секретной пещере будет спать до тех пор, пока кто-то его не разбудит. И эта простая детская сказочка, рассказанная насмешливым Фергусом будто между делом (он вообще обожал придумывать разные истории для младших сестричек), так зацепила Ирму, что она абсолютно искренне поверила в реальность существования такой надписи, в её магическую силу, в замурованного дракона. Ей было невыносимо жаль несчастного зверя, который не может самостоятельно выбраться из своей ловушки. Летом между третьим и четвёртым курсом она наконец-то упросила Фергуса отвезти её туда, к этой пещере. Брат, помявшись для приличия, согласился.
Пещера действительно существовала. И надпись тоже. Правда, была подозрительно свежая, но об этом четырнадцатилетняя девочка не думала. Всё её существо заходилось в предчувствии близкой разгадки. Она чувствовала, что именно ей суждено разгадать, перевести руны и выпустить дракона на свободу.
[indent] На пятом курсе Ирма прорвалась в библиотеку. Мадам Пинс была вне себя от радости, что кто-то в здравом уме и твёрдой памяти, по собственному желанию пожелал, чтобы его проконсультировали по поводу учебных пособий и любых других знаний о Древних рунах. Окрылённая, библиотекарша летела по коридорам так, что МакФасти не успевала за ней даже бегом. А спустя несколько секунд только успевала руки подставлять под сыплющиеся с полок левитирующие фолианты. Один такой обдал с ног до головы девушку пылью примерно шестнадцатого столетия, и кашляющая Ирма восприняла это как знак - вот, из пыли в пыль, из веков в века переродится заточённый дракон и снова устремится в небо.
[indent] И вот, на шестом курсе в списке возможных факультативов появились руны. Руны. РУНЫ! "Дракон, жди, я уже лечу! То есть, учу!" - вопила в Ирме каждая клеточка. Неудивительно, что она была первой, кто появился в этом пыльном, пропахшем древностью кабинете. МакФасти пришла даже раньше самой профессора Бабблинг, которая невероятно удивилась, увидев вытянутую по струнке девушку за одной из парт. Удивилась, но ничего не сказала.
[indent] Класс постепенно наполнялся людьми, но желающих изучать Древние руны было не так уж и много, поэтому долгое время место рядом с Ирмой оставалось пустым. Вдруг профессор Бабблинг встала, махнула рукой, и тяжёлая дубовая дверь с лёгкостью захлопнулась, ознаменовав начало урока.
[indent] МакФасти превратилась в одно сплошное внимание. Но вместо увлекательного рассказа о значениях рун, их сакральной мощи, профессор Бабблинг начала невероятно сухо и даже с какой-то неприязнью объяснять правила работы с древними фолиантами, с руническими надписями. Примерно двадцать минут урока ушло на то, чтобы досконально, в мельчайших деталях объяснить, как нужно выписывать руны и почему это важно. С этой информацией Ирма даже не спорила, но энтузиазм неумолимо угасал. Проглоченные книги о древней магической письменности жаждали практического подкрепления, и МакФасти всё ждала и ждала, пока они, наконец, дойдут до самого важного.

[indent]Ожидание затягивалось, и вдруг, когда Бабблинг наконец дошла до объяснения структуры рунической символики, дверь за спиной Ирмы тихонько скрипнула, и кто-то вошёл. И через секунду перестал быть кем-то и стал Люциусом. Ирма подавила в себе желание оглянуться на давнего знакомого - ещё живы были в ней весёлые детские воспоминания о том, как они вместе весело бегали по лугам Черстейда, кидали камешки с обрыва и щекотали пузико Жубастику, самому милому дракону во вселенной. Но время неумолимо меняет людей, подминает под себя мнения. И вот уже Люциус не смотрит на неё с искрящимися от восторга глазами, а холодно скользит по её силуэту взглядом, когда проходит мимо по коридору. Несмотря на то, что оба они чистокровные, Малфоям не пристало всё-таки общаться с такими, как она. Ирма понимала и не настаивала.
[indent] И вот, теперь он сидит рядом с непроницаемым лицом, выводит каллиграфически точные руны одну за другой. И вдруг Ирма чуть не подпрыгивает от его голоса. Первая реакция, конечно: "это он точно мне?". Затем удивление сменяется противоречивыми чувствами: "Это мило!" и "Что, думаешь, я ничего не смыслю в рунах?"
"За надом", хочется ляпнуть задетой Ирме, но вместо этого она произносит:
- Потому что это интересно, - звучит убедительно, в меру вежливо. А то, что она всего пару минут назад умирала от скуки - не его ума дело. Теперь будет делом чести прислушиваться к Бабблинг.
- У тебя, кстати, в этом гальдрамюнде ошибка, - едва касается кончик её пера пергамента Малфоя, поглаживает идеально ровную, но неверную линию. - Эта линия должна приходить во-о-от сюда, - перо перемещается на пару сантиметров вправо и вверх. - Тогда будет работать. - и скромно отворачивается, возводя взгляд на профессора. Половину её фразы девушка благополучно прослушала, но уж слишком высок был соблазн подколоть Малфоя. Пусть не зазнаётся, даже деревенщина-МакФасти кое-что смыслит в рунах.

[indent] Ей хочется разодрать себе глотку, царапать волокна ногтями долго и тщательно, ей хочется вырвать все слова, которые она обронила сегодня — ей хочется вырвать из глотки голосовые связки, чтобы больше не иметь возможности говорить (никогда); так будет спокойнее. Ей хочется пробраться дальше и продырявить себе лёгкие — не дышать, не чувствовать, как они наполняются, не жить. Ей хочется заглянуть глубже и свернуть немного левее, чтобы добраться до сердца — кровоточащий орган вывернуть и растоптать — сердцу в груди не место, — его разобрать на кусочки, мышцу полосами отделить, чтобы никогда не собралась больше — у Вильмы больше нет сил всё это чувствовать.
[indent] Её рвёт на куски / в ней столько любви; мир уже соскалился и ударил под дых — Трэвис оставляет на ней отметины, а в голове мысли, которым нет назначения. Они бьются внутри черепа — им в голове места мало — они хотят вырваться, освободиться, они в голове Вильмы совершенно лишние — там Паркинсон полноправный владелец, там его вотчина, как и вся Вильма целиком. Мысли едкие, они шипят внутри, разъедают всё, оставляя после себя пепелище; мысли рвутся, за ними рвётся и Вильма. Ей хотелось бы сегодняшний день вычеркнуть, ей хотелось бы его навсегда забыть, ей хотелось бы остановиться, застрять в том, что было — но они с Трэвисом всегда идут дальше; они всегда апофеоза достигают, доводя друг друга до каления белого. Вильма хотела бы зашить себе рот нитями крепкими, чёрными и больше не произносить необдуманных слов, хотела бы запретить себе чувствовать и просто умереть. Вильма хотела бы умереть — понимает это так чётко впервые / смерть её совсем не пугает — только бы от рук Трэвиса. Вильма хотела бы снять с себя кожу, которая усеяна отметинами позорными, унизительными; она первый раз под сомнение любовь Паркинсона ставит, впервые задумывается — мысль птицей бьётся о прутья головы, не унимаясь.
[indent] Она просила себя полюбить, но у него не выходило — она просила отчаянно и рьяно, она просила, торгуясь, она умоляла, но у Трэвиса не получалось; ему было на Вильму плевать. Ему нравилось, когда она находилась рядом, нравилось ощущать прикосновение её губ, слышать аромат её сладких духов и гладить мягкие волосы — ему не нравилось, что Вильме нужно было больше / она просила любви, хоть кусок, но похожей на собственную. Она — щенок, она просит маленькую кость просто кинуть ей под ноги — она будет счастлива, она станет с нею играть, но у Трэвиса даже на это жалости не хватает — он кидает ей под ноги её собственное сердце / Трэвис топчет, топчет и топчет его — он не оставляет на мышце ни одного живого места — он ни одного живого места не оставляет на Вильме.
[indent] Сердце Вильмы огромное — оно вмещает километры и тонны, оно растягивается до непомерных размеров, оно позволяет рвать себя, отщипывать куски, насмехаясь — сердце всё стерпит; сердце терпит Трэвиса. Сердце терпит, когда Паркинсон выкручивает Вильме руки; терпит, когда оставляет пощечины; терпит, когда тянется к палочке и круциатусом снова мучает — сердцу всё равно, сердце Трэвису оправдание обязательно найдёт, сердце придумает: сама виновата. Вильма сердцу поверит, Вильма к сердцу прислушается, Вильма заклинанием синяки скроет с кожи, зелье выпьет от боли в рёбрах и жить продолжит, стараясь забыть.
[indent] Вильма плакала, вгрызаясь зубами в край одеяла, она выла, жалея себя, жалея, что отменить произошедшее не может, жалея, что не может стереть всё из памяти. Её лицо украшает синяк, он тянется от шеи к скуле, он падает тенью на половину лица, закрывая собой сожаление; её лицо украшает кровь, размазанная по губам и окрасившая зубы; её лицо украшает фальшивая улыбка — всё хорошо (сама виновата). Вильма умоется и скроет следы с помощью заклинания, Вильма снимет разорванную Трэвисом одежду, посетует буднично, что кофта эта ей слишком нравилась, Вильма скроет раны за длинными рукавами, Вильма залепит дырки в сердце пластырем и уйдёт подальше — Вильма убежит. Она убежит от собственных мыслей, от слов Трэвиса, от поселившегося в голове червячка сомнения: «а любит ли он меня». Она пойдёт в ближайшую таверну и скроется в темноте от посторонних глаз и в алкоголе — от собственных мыслей.
[indent] Вильма поймёт — ей страшно.
[indent] Боль начнёт накрывать постепенно, рёбра заболят первыми, органы взвоют внутри, грудь сдавит в смешке — сама виновата. Вильма позовёт подругу, чтобы скрасить одиночество, чтобы отвлечься. Вильма захочет просто немного пожаловаться, поныть, поделиться — чтобы её успокоили, чтобы в мысли укрепили прочнее — сама виновата.
[indent] Она просит прийти Прюденс, потому что знает — та вряд ли откажет; Вильма помнит, что ей нравился Трэвис, она одна из немногих, кто его одобрял и никогда не пытался Мэйвор отговорить / когда-то давно, но Ви успела об этом забыть. Вильме кажется, что Прюденс именно та, кто ей сейчас нужен — человек со здравой головой, человек, способный ей правду сказать искреннюю и прямую (ту, что нужна): сама виновата. Вильма не знает, чего хочет услышать, но решение переложить планирует; она от Трэвиса оторваться не может — сердце готово снова простить, — она от Трэвиса хочет держаться подальше — так одна-единственная здравая мысль подсказывает, которую Мэйвор старательно от себя отгоняет: «прочь».
[indent] — Прю! — вскрикнет Вэл и кинется на шею зашедшей в бар подруге, пискнет от боли, пронзившей рёбра / от боли избавляться не станет, эти увечья теперь её украшения — мужья благородных дам дарят им золото и бриллианты, Трэвор дарил сапфиры на шее по форме пальцев, на скулах и на боках дарил аметисты и рубинами наполнял рот. — Как я рада тебя видеть. — подруге в плечо смеётся, с сумасшествием смешивая тон обычный. Вильма уже успела подпить основательно, смыть шок, оставив от него только боль и обиду.